— Ты что, разве не слышал? — спросила она, все еще сжимая мне руку, словно клещами, и приблизила лицо к моему лицу.Тут от ее бормотанья мне стало совсем не по себе, я заерзал на скамейке. Хозяин, сидевший у огня, наверное, это заметил и крикнул:— Мать! Ты опять о Глэзире. Оставь малого в покое, а? Я сказал, что не вижу в этой скотине ничего дурного, а если что, так я с ним управлюсь.Старуха с отвращением фыркнула, медленно стала на ноги и направилась вон из дома. Я остался один.— Не обращай на нее внимания, малый, — сказал хуторянин. — А я желаю тебе удачного пути, куда бы ты ни шел.— Этого человека звали Тородд? — спросил Снорри, который молча слушал мой рассказ.— Да, вроде бы так, — ответил я.— У него доброе хозяйство в Карстаде, и в стаде есть молодой бык по кличке Глэзир. Такого нельзя не заметить — он пегий, очень красивый. И норовистый. Кое-кто думает, что в этом животном обитает дух другого Тородда, по имени Тородд Кривоногий. У меня с тем Тороддом было несколько ссор. Самая худшая — из-за порубок в небольшой роще, которой он владеет. Он пришел в такую ярость, что когда вернулся домой, с ним случился удар. На другое утро его нашли мертвым, он так и сидел на стуле. Его похоронили дважды. После того как его призрак начал мучить старый хутор, тело его выкопали, перенесли на вершину горы и похоронили под большой грудой камней. Когда же это не помогло, и его дух продолжал являться, тело снова выкопали. Тут копщики увидели, что он не гниет, только стал черным и смердит, и тогда тело сожгли дотла на погребальном костре. Некоторые говорят, что пепел отнесло ветром на соседний берег и его слизала корова, которая паслась у воды. Потом корова родила двух телят, телку и телка. Этого-то и назвали Глэзиром. У Тородда, которого ты видел, есть мать, она обладает вторым зрением, или так о ней говорят, но с тех пор как этот бык завелся на хуторе, она всех просит убить его, твердя, мол, от него жди беды. Ты видел телка? Теперь это молодой бык, производитель. И масти очень необычной.— Нет, я ушел с хутора наутро, едва развиднелось, — ответил я. — Мне хотелось пораньше пуститься в путь, и я больше не видел матери Тородда. Наверное, она еще спала, когда я ушел. Там вообще никого не было, кроме нескольких слуг. Я ничего не знаю о Глэзире. Знаю только, что вид у хуторянина был такой, будто у него в боку тяжелая рана.Снорри пытался осмыслить то, что я ему рассказал.— Может статься, это у тебя и есть второе зрение, — сказал он. — Но какое-то необычное. Не знаю. Похоже, оно у тебя появляется только если ты находишься рядом с человеком, тоже обладающим им. Вроде зеркала или чего-то подобного. Ты юн, так что это может измениться. Либо зрение станет сильнее, либо ты совсем его утратишь.Он пожал плечами.— У меня зрения нет, хотя кое-кто думает иначе, — сказал он. — Здравый смысл подсказывает мне, чего скорее следует ждать, а в итоге многие верят, будто я вижу будущее или читаю в мыслях у людей.Верил Снорри или нет в мое второе зрение, но с этого дня он обращался со мной не как с простым наемным работником. После дневных трудов я сидел не с ними в дальнем конце зала, но вместе с большой и довольной шумной семьей Снорри, и когда у него было свободное время — что случалось нечасто, потому что у него хватало дел, — он занимался моим образованием, совершенствуя в знании исконной веры. В этом он был осведомлен лучше Тюркира или Торвалля Охотника и тоньше умел изъяснить сложности исконных путей. Отправляясь же в храм Тора, Снорри брал и меня с собой.Эти посещения были на удивление частыми. Здешние люди приходили поклониться Снорри как вождю и просить у него совета, и они час за часом беседовали по вечерам, толкуя о делах государственных и торговых, обсуждая погоду и будущую путину и обдумывая вести, которые приносили нам торговцы или странники. Однако по окончании беседы, и особенно, если гости приводили с собой свои семьи, Снорри подзывал меня, и все мы шли через двор к хижине-капищу, и там Снорри отправлял краткий обряд во славу Тора. Он надевал железное кольцо, произносил молитвы над камнем и возлагал на алтарь Тора малые жертвы, принесенные хуторянами. Сыр, цыплята, сушеные бараньи ноги возлагались на алтарь или подвешивались на крюках, вбитых в деревянные столбы вокруг алтаря. Столбы же были обвязаны лентами, принесенными хуторскими женами, и полосами от детской одежды, молочными зубами, увязанными во что придется, шитыми поясками и прочими вещами обихода. Нередко женщины просили Снорри заглянуть в их будущее, предсказать, что случится, в какие браки вступят их дети и так далее. Тогда Снорри ловил мой взгляд, и вид у него бывал немного смущенный. Он мне говорил, что его предсказания по большей части основаны на здравом смысле. К примеру, я приметил, коль скоро мать спрашивала, на ком женится ее сын, то Снорри называл — хотя и не точно по имени — дочь одной из соседок, побывавшей в храме на прошлой неделе и задавшей точно такой же вопрос о своей дочери. Я так и не узнал, осуществились ли какие-то брачные предсказания Снорри, но, понятное дело, родители с той поры начинали думать именно об этом браке для своего отпрыска, что, наверное, и содействовало заключению оного.Но случилось и такое, чего я не никогда не забуду, когда Снорри повел себя по-иному. Несколько хуторян, человек восемь, приехали повидаться с ним, их беспокоило, какая будет погода во время сенокоса. В тот год солнца было мало, и трава росла медленно. И вот, наконец, трава на лугах поспела и можно было бы начать покос и сушку, если бы не погода. Все ждали, когда же распогодится, чтобы начать работы. А все было облачно и сыро, и на хуторах росла тревога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109