При этом присутствовал еще Кромвель, он был очень спокоен – вы знаете, какой у него вид, когда он считает что-либо мелким и хлопотным, и...
– Послушай, Анна, – заговорил Джордж, сбрасывая все безделушки в шкатулку, – тебе лучше успокоиться и постараться не показывать свою нелюбовь к Марии. На твоей стороне в этом конфликте не много сторонников. Тебя и так обвиняют в аресте кентской монахини...
– Меня обвиняли и в прошлогоднем неурожае, – напомнила Анна, все же прислушиваясь к его словам.
– ...А когда арестуют Мора и епископа Фишера, они снова будут обвинять тебя, а ты знаешь, как популярен Мор.
– Да, да, – согласилась Анна, – ты, конечно, прав.
– Ты сама это понимаешь, – продолжал Джордж, обнимая ее и целуя в шею.
Она недовольно откинула голову:
– Прекрати! Ну и что же ты посоветуешь сделать, братец?
– Только то, что ты и так хорошо умеешь делать – будь изящной, величественной, веди себя по-королевски. Ты ведь королева – в твоей утробе находится наследник престола. Это самое главное, этого ничто не должно касаться, даже все маленькие гордые незаконнорожденные испанки всего мира.
Анна некоторое время стояла рядом с ним, закрыв глаза. Том прекратил перебирать струны, лютня умолкла. Нанетта посмотрела на него и увидела в его глазах печаль. Он мог бы жениться на Анне и лелеять ее, подумала она.
– Все равно, – заявила Анна через некоторое время, – я хочу, чтобы они обе умерли. – Ее голос был очень тих и спокоен, и Нанетта невольно перекрестилась.
На следующий день, как бы в наказание за эти слова, Анна выкинула.
Это был тяжелый удар, хотя и не окончательный. К концу апреля королева снова почувствовала, что она в положении. В мае ее подозрения подтвердились, и все снова пришло в порядок. Очевидно, она легко беременела. И тем не менее, когда в конце этого месяца король уехал из Гринвича, он оставил Анну одну, распорядившись, чтобы она была осторожной и отдыхала. Нанетта была рада этому, так как подозревала, Анна выкинула из-за того, что перенервничала, и была уверена, что в присутствии короля она нервничает больше, чем когда его нет.
Лето прошло тихо, хотя повсюду вокруг были неприятности – восстание в Ирландии, на шотландской границе был захвачен Карлайль несколькими шотландскими дворянами при поддержке Шапюи и под предводительством одного из родственников Невилла, сэра Томаса Дакра. Кроме того, была казнена так называемая кентская монахиня с пятью втянутыми ею в интригу монахами, а сэр Томас Мор и епископ Фишер были арестованы по обвинению в поощрении заговора посредством недонесения о ее деятельности.
В сентябре беременности Анны пошел пятый месяц, ребенок уже начал двигаться. Леди Екатерина и леди Мария испытывали постоянные недомогания, король же был так очарован принцессой Елизаветой, как это может быть с мужчиной – он часами играл с ней и носил ее за собой, как дама носит собачку. Нанетта начала думать, что вот еще немного – и она окажется дома. Но вдруг королева обнаружила какой-то легкий флирт короля с одной из фрейлин, и, хотя это было в порядке вещей и она сама дозволяла себе флирт с кавалерами из ее окружения, Анна пришла в ярость и устроила королю сцену. А через несколько часов она снова выкинула своего третьего ребенка.
Ссора скоро кончилась, так как они слишком зависели друг от друга, чтобы расстаться хотя бы на несколько дней, и вот через некоторое время, когда врачи сочли это подходящим, король возобновил свои ночные путешествия в спальню королевы по длинной анфиладе комнат, соединявших их покои, в сопровождении пажей и камергеров. Это придавало событиям такую публичность, что даже испанский посол скоро был в курсе, что отношения между супругами пришли в норму, и сообщал дерзко в своих посланиях, что король и его леди снова живут вместе.
Так что ждать очередной беременности было недолго. Однако Нанетта, раздираемая любовью к госпоже и любовью к Полу, начала сомневаться, настанет ли когда-нибудь такой день, когда она более уже не понадобится королеве и когда та освободит ее от клятвы.
Глава 17
В марте колесо для мельницы Брэйзена было готово и стало основной темой обсуждения на очередном манориальном суде. Эмиас на него не явился, и Пол чувствовал, что, как только он умрет, сын прекратит практику публичного обсуждения своих решений с арендаторами и будет издавать указы, как император. Эмиас и без этого доставлял немало хлопот Полу: ведь в ноябре был издан закон о государственной измене, в котором оспаривание нового брака короля и законности прав наследования принцессы Елизаветы объявлялось преступлением, а все знали, что у Кромвеля великолепная система доносительства.
Только месяц назад Йоркский магистрат слушал такое дело и оштрафовал виновного в оскорблении королевы «великой блудницей» во время спора в таверне. А Эмиас опять стал шляться по тавернам, хотя пил уже в меру, но если он говорил там то же самое, что и дома, то дело было плохо. Стоит кому-нибудь донести о речах Эмиаса (а не донести о них – тоже преступление, недонесение об измене, за что сэр Томас Мор уже томился в Тауэре) – и он тоже предстанет перед магистратом, а на члена семьи Морлэндов наложат штраф побольше, чем на ученика мясника.
Кроме того, Пола беспокоили придворные новости, которые сообщала в письмах Нанетта: королева, забеременевшая на Рождество, снова выкинула, а Шапюи распространял слухи, что король опять неверен королеве, ухаживает за фрейлинами и подумывает о разводе с ней.
– Это ложь, и я надеюсь, что ты будешь опровергать эти слухи, если придется столкнуться с ними, – писала Нанетта, – Шапюи просто не понимает, как обстоят у нас дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163