– Вы сделаете несчастными множество людей, – резко сказал Атертон.
– Я не верю также и в то, что быть счастливым есть главная цель в жизни.
– Дерьмо! – взорвался наконец Атертон. Она пожала плечами и не произнесла ни слова.
В этот момент в комнату вернулся Слайдер.
– Думаю, мне лучше отвезти тебя сейчас домой. Дела становятся все горячее. – Он перевел взгляд с нее на Атертона. – Вы что тут, ругались?
– Дискутировали, – осторожно ответил Атертон. – Наши взгляды на некоторые вещи весьма расходятся.
– Глупости, – улыбнулась Джоанна. – Мы поругались из-за тебя – пытались узнать, кто из нас любит тебя больше.
– Кто победил? – Слайдер заулыбался, не поверив ей.
– Я считаю, это была ничья, – сказала Джоанна, за что была вознаграждена быстрой и насмешливой улыбкой Атертона.
В машине Слайдер спросил:
– О чем вы говорили, пока я ходил к телефону?
– Он уговаривал меня оставить тебя.
– О-о! – В голосе его прозвучала тревога. – И что ты сказала на это?
– Что ты достаточно взрослый, чтобы решать самому. – Это вовсе не было тем, что он хотел от нее услышать, и она это знала.
– И почему все должно быть так сложно? – с беспомощным вздохом задал он вопрос в пространство, как и многие другие делали это до него.
– Потому, что такова жизнь. Легкая, но не простая.
– Хорошо тебе говорить, что она легкая.
– Но она такая и есть. Всегда ведь знаешь, какая есть альтернатива.
– Наверное, мне не хватает твоей смелости.
– Здесь дело не в смелости.
Они остановились под светофором.
– Ну, не надо так круто. В чем же тогда дело?
– В подходе. Примерно так, как если надо снять пластырь. Есть один подход – отлеплять его миллиметр за миллиметром. И другой – один хороший рывок, и все сделано. Ты всегда знаешь с самого начала, каков будет конец, поэтому я считаю, что с тем же успехом лучше сразу сделать один хороший рывок.
Он смотрел на нее, испытывая одновременно так много сложных чувств, что ни за что не смог бы их выразить. Светофор переключился на зеленый свет, и он машинально переключил скорость и тронулся с места, не сознавая, что делает.
– Все равно, – сказала она через мгновение, – не впадай в заблуждение, что ты и я можем с этим справиться.
Он взглянул на нее с недоумением.
– Но ты-то можешь справиться с чем угодно!
– О да, – непонятно ответила Джоанна, – я знаю. В этом и вся трудность. Когда-нибудь это в конце концов меня и прикончит.
Он хотел было возразить, сказать ей, что он – не Атертон, что он не понимает загадок, но тут же понял, что догадался о смысле ее слов. Любовь, которую он испытывал к ней, знала свои пути лучше, чем он сам. Она была и свирепой и нежной в таких странных пропорциях – смесь желаний грубо овладевать и лелеять одновременно, – что он чувствовал себя избитым, потрясенным и опустошенным; и вместе с тем почему-то мощным и крепким. Он ощущал себя сильнее нее – и как это только могло быть?
Они подъехали к ее дому. Ему страстно захотелось заняться с ней любовью, утонуть в ней и никогда не всплывать на поверхность. Она была как теплый кусочек веселого и радостного дня, который ему не хотелось покидать.
– Ты зайдешь? – спросила она, видя, что он не двигается.
– Нет, я должен ехать домой.
– А еще говоришь, что у тебя недостает смелости.
Она посидела неподвижно еще несколько мгновений, а когда начала вылезать из машины, Слайдер заговорил:
– Ты знаешь, что завтра похороны Анн-Мари?
– Нет, я не знала. Ты поедешь туда?
– Как частное лицо, не официально. Хочешь поехать со мной?
– Да. Я хотела бы поехать. Со всем этим так легко забыть о ней.
Она серьезно посмотрела на него, желая убедиться, что он понял смысл ее слов, и он, разумеется, понял, что она имела в виду. Он коснулся ее лица кончиками пальцев и поцеловал в губы, но так, как будто благословлял.
– Завтра я за тобой заеду, – сказал он.
* * *
Даже будучи подготовленным, он не ожидал, что похороны будут такими угнетающими. Ночью потеплело, и начался противный дождь, продолжавший идти весь день, и в одиннадцать утра было так же сумрачно, как могло быть и в четыре часа ночи. Вдобавок к этому, людей, провожавших Анн-Мари в последний путь, было настолько мало, что все от этого выглядело много хуже. Да, конечно, у нее не было других родственников, кроме тетки, но Слайдер ожидал, что будут еще какие-то друзья или знакомые, люди из ее прошедшей жизни, хотя он едва ли мог сказать, кто бы это мог быть. Фактически же домашняя жизнь Анн-Мари Остин была представлена миссис Рингвуд, сопровождаемой экономкой, капитаном Хилдъярдом, поверенным и пожилым человеком, оказавшимся садовником миссис Рингвуд; со стороны ее жизни, относившейся к работе, были лишь Джоанна и Мартин Каттс.
– Я думаю, пришли бы и другие, если бы их предупредили пораньше, – прокомментировала Джоанна без осуждения в голосе.
– Сью Бернстайн позвонила Рут Чизхолм в Бирмингем на случай, если кто-то из тамошних захочет приехать, но, похоже, никто так и не смог, – добавил Каттс.
– Наверное, для них это слишком далеко, – сказала Джоанна.
– Глупости. От Бирмингема сюда ближе, чем от Лондона.
– А-а. Ну, вероятно, они сегодня работают, – неубедительно подытожила Джоанна.
Служба была до отвращения сокращенной и не вызвала духовного подъема у Слайдера, который предпочитал либо свою Высокую церковь, либо вообще никакой, и никогда не мог преодолеть мысли, что современный перевод молитвенника, будучи настолько плохим, практически являлся кощунством. Так что ничто не могло отвлечь его мысли от того факта, что Джоанна села рядом с Мартином Каттсом, и что, когда она заплакала, Мартин обнял ее, а она положила голову ему на плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105