идти предстояло метров семьсот, но круто в гору — минут пятнадцать. В запасе же было двадцать семь минут и сорок секунд — они успевали только-только.
— Ну все, пошли. — Валечка щелчком выкинула окурок и, достав помаду из сумочки, подправила нижнюю губу. — Я готова!
— Ты посмотри, куда ты бросила окурок! — ахнул он. — Там сено же! Смотри — уже горит!
— Плевать, — пожала плечами Валечка. — Все равно Москва через час вспыхнет… Пожар Москвы 1812 года — не слыхали? — насмешливо добавила она.
— Да, вспыхнет, — согласился капитан Завадский, третий член их группы, профессиональный взломщик, выскочивший только что из Академии с красным дипломом. — Но вспыхнет через час, не в этом месте и по другой причине.
«До чего же он любит изрыгать банальности», — подумал Коптин и снова сверился с часами:
— Тушить у нас уже нет времени.
— Если перекинется на сеновал, то все… — сказал Завадский. — Тут все… Тут началось!
— Да ерунда, — сказала Валечка.
— Нет, очень не к месту и не ко времени, — ответил Коптин, лихорадочно соображая, как же поступить. Он в группе главный. Ему решать. — Боюсь, что выговор, без премии и несоответствие получится. Из искры разгорится пламя…
— Похуже, думаю, Сергей Ильич, — заметил Завадский. — Этак ведь может выйти, что именно она Москву-то и сожгла…
— Очумел, что ли? — огрызнулась Валечка. — Напичкали тебя формулировочками в Академии сраной твоей. Думай, что несешь!
— Я думаю. Но вот сеновал если вспыхнет сейчас, то все. Сожгла ты, Валька, столицу нашей Родины.
— Будущую, — скупо уточнил Коптин.
— Ага! — кивнул Завадский. — Будущий город-герой. Но он и теперь в сердце каждого! Порт семи морей.
— Сейчас… — Не найдя калитки во двор, Валя забежала в дом, надеясь, что оттуда проникнет к сеновалу. Однако дальше темных сеней ей проникнуть не удалось: дверь в горницу была заперта на засов и забаррикадирована изнутри, хозяева же ушли через чердак или подпол. Валя стремительно взлетела по хлипкой лестнице на чердак, но никакого другого хода не смогла обнаружить — только оконце, в которое и кошка-то пролезет с трудом. Выскочив из темных сеней, Валя вернулась к своим.
— О-о-о! Гляди-ка! Во, полыхнуло-то! Аж загудело на ветру. Абзац тебе, Валентина: сеновал запылал, прощай, звезды кремлевские! То есть майорские! — Завадский стоял к ней спиной, опасаясь оплеухи.
— Сволочь ты, Завадский! — Голос Валечки дребезжал от еле сдерживаемого гнева.
— Все! — решил Коптин, все это время наблюдавший неумолимое мелькание цифр на командирском хронометре. — Время! Теперь нам придется бежать!
— Я не могу бежать! — закричала Валечка все тем же неестественно дрожащим голосом. — Ребята, что со мной?
Коптин поднял глаза и обомлел.
(Перед ним стояла старуха лет восьмидесяти с гаком. Седые волосы, иссохшее тело, трясущиеся губы, слезящиеся глаза, дряблые веки и щеки.
— Ребяточки, скажите честно, что со мной?
Коптин кинул быстрый взгляд на Завадского. Тот стоял как истукан, начисто потеряв дар речи вместе с напускным гонором.
— Мальчики, я сесть хочу…
— Вон, у ворот, видишь, лавочка?!.
— Не так сесть. Нет… — подняла руку мумия. — Вы вернитесь оба…
… Когда они ворвались в телепортационный челнок — Завадский с ларцом, а Коптин с Валечкой, сидящей, а точнее, висящей у него на спине, — у них оставалось ровно три секунды.
Коптин всей ладонью надавил на сектора блокировки, автоответчика, SOS-генератора и экстренной аварийной нуль-навигации и, не выдержав нагрузки, грудью рухнул на пульт.
Сухая старческая рука, вся в пигментных пятнах, медленно отпустила его шею и съехала на пульт, срывая с пломб тумблеры аварийного старта.
Последний тумблер, старт-протяжку, выдернул в «готово», а затем в «полет» Завадский, хотя его скрючило и рвало от физического перенапряжения.
* * *
Трактир гудел на все голоса: стрельцы гуляли.
Сентябрь 1698 года был для них не простым. Совершенно внезапно царь Петр как с цепи сорвался: аресты шли за арестами. Ни с того ни с сего.
Так называемый бунт окончился в июне. Да и был ли он, бунт? Они подавали прошение о государевой милости. Что тут такого? Азов взят, государство цветет.
Они москвичи, в Москве их семьи. Стрельцы хотели прошением добиться от государя всего лишь соблюдения условий их службы: выплаты денежного довольствия за азовский поход, роспуска по домам после окончания войны и так далее. Они ведь не были рекрутами, и требование у них было, по сути, одно: начальство должно соблюдать закон не только когда призывает их в строй, но и когда приходит пора расплатиться за службу, за добытую кровью победу.
Что вышло тогда, в июне? Их встретила армия у Новоиерусалимского монастыря, две тысячи триста человек — потешные полки Петра и дворянское кавалерийское ополчение под командованием воеводы Шеина. Зачем она была нужна, армия? Стрельцы не имели намерения воевать. Алексея же Семеновича Шеина они вообще воспринимали как своего, так как он бился с ними плечо к плечу в обоих азовских походах, в последнем из них руководил сухопутными войсками. Впрочем, это не помешало ему повесить неизвестно с чего пятьдесят семь стрельцов прямо там, под Новоиерусалимском. А остальных разогнать по домам.
Денег стрельцам Петр так и не заплатил: казна зажала их жалованье. Однако стрельцы, разойдясь по домам, осели и успокоились: правды на Руси ни сказками ни ласками не найти — не одним поколением проверено. Все стихло. Казалось, навсегда. День шел за днем, неделя за неделей. Тишь да гладь.
И вдруг в сентябре, как гром среди ясного неба, начались повальные аресты. Никто не понимал, что случилось. Стрельцы жили открыто и не думали ни от кого прятаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18