— Полностью с тобой согласен.
— Флетч, я думаю, завтра тебе тоже надо провести какое-то время с матерью. Познакомиться с ней поближе. Понять, что она за человек.
— Конечно, надо.
— Я это устрою.
— У меня постоянно звонит телефон, Уолш. Весь мир желает знать, кто нацелил губернатора на «Новую реальность».
— И что ты им отвечаешь?
— Я говорю каждому, что речь в Уинслоу — плод многолетних раздумий кандидата.
— Это так? — резко спросил Уолш.
— Уолш…
— Так кто все-таки натолкнул его на эту мысль, Флетч?
— Я что-то сказал. Он спросил. Возможно, мои слова оказались той затравкой, на которой выкристаллизовалась речь. Утром, в автобусе. Твой отец поинтересовался моим мнением. Кандидат в президенты. Такое в моей жизни случилось впервые.
— Тебе это польстило.
— Естественно. Разумеется, у меня не было времени продумать идею до конца.
— Ты не спичрайтер.
— А что я мог сделать?
— Спичрайтеры несут ответственность за каждое слово, что слетает с языка кандидата.
— Тем не менее, Уолш, не прошло и двух часов после нашего разговора, как твой папаша выступил в Уинслоу с блестящей речью, развив одну-две высказанных мною идей…
— Он злился на эту бабку из Конгресса. Злился на прессу, выставившую его чуть ли не растлителем малолетних. Вот он и нанес ответный удар. Мы… наверное, я слишком уж надавил на него, требуя от него чего-то существенного, лишь бы попасть в вечерние выпуски новостей.
— А я полагаю, что речь удалась.
— Еще бы. Ты же попал в творцы истории. На вопрос: «Почему Кэкстон Уилер не стал президентом Соединенных Штатов?», — твои правнуки смогут прочитать в книжке следующий ответ: «Потому что в Уинслоу, в снегопад, выступил с неудачной речью, критикуя христианство и демократию».
— Слушай, Уолш, может, я это делаю подсознательно, как только оказываюсь рядом с начальством? Любым начальством. Сразу начинаю закладывать мины. Твой отец — единственный начальник, который мне понравился. Я бы не хотел ставить под угрозу его карьеру.
— Эдипов комплекс. Ты об этом?
— Возможно. Я по натуре бунтарь. Никогда не ладил с начальством. Ты это знаешь не хуже меня. Ты помнишь холм 1918. А я помню, что щедро снабдил весь взвод марихуаной, дабы, накурившись, мы не смогли участвовать в более ранней операции. Я знал, что нас отправляют на смерть.
— Ты был прав.
— А тебя чуть не отдали под трибунал.
— Взвод все равно расчехвостили.
— Слушай, Уолш, я репортер. А не пай-мальчик. И мне чертовски противно говорить этим журналистам, что мне нравятся их статьи, когда они двух слов связать не могут.
Уолш вглядывался в темноту, окружающую пятно света вокруг торшера.
— Может, мне собрать вещи и ускакать вечерней лошадью?
— А зачем ты привел ко мне Бетси Гинзберг?
— Чтобы вы поздоровались.
Уолш покачал головой.
— Вот что еще, Уолш, — продолжил Флетч. — Дама, с которой я познакомился задолго до этой предвыборной кампании, сегодня отказалась поужинать со мной из-за моей работы. Из-за того, что я — пресс-секретарь. Как ты борешься с изоляцией, Уолш?
— Флетч, я думаю, что пока о сексе надо забыть.
— Я могу от этого заболеть.
— Болей на здоровье.
— Другая дама предложила мне свое тело в обмен на интервью с твоей матерью.
— Ты согласился?
— Разумеется, нет.
— Видишь? Ты уже болен.
— Может, мне лучше уехать, Уолш?
Уолш уставился на полированную поверхность стола.
— Ты лишь давал отцу монеты. Детей он одаривал сам. Некоторых детей. Ты лишь поделился с ним своими мыслями. А речь произносил не ты.
Флетч потянулся.
— Может, этим мне и нравится твой отец. У него тоже мятежная натура. Он ищет истину. И доносит до людей то, что считает нужным. Кстати, мне позвонил Джеймс. Он в Айове, на похоронах Вика Роббинса.
— Мерзавец. Он поехал туда в надежде, что Аптон возьмет его в свою команду.
— Я тоже подумал об этом.
— Сомнений тут быть не может.
— Он долго говорил со мной. Давал советы. Отвечал на вопросы.
— Небось, сказал, что любит отца больше, чем себя. Готов на все, лишь бы помочь ему. Предложил звонить в любое время. Я прав?
— Абсолютно.
— Плохо ли ему быть в курсе наших дел. Больше не говори с ним.
— Но я думаю, что он сказал правду. Двадцать три года…
— Ничего не значат.
— Возможно, но…
Уолш махнул рукой, отсекая возражения.
— Он стремился опорочить мою мать. Такое не прощается. Нельзя заявлять о верности моему отцу, предвыборной кампании и подкладывать матери такую свинью.
— Он трактует случившееся иначе.
— Тебе хочется, чтобы Джеймс получил прежнюю работу? Твою работу?
— Наверное, это невозможно.
— Невозможно. Этот подонок сам вырыл себе яму. Ошибки бывают и в нашем деле. Ничто человеческое нам не чуждо. Но, если ты пошел войной на жену кандидата, в избирательной кампании тебе места нет.
— Уолш, послушай меня. — Он говорит, что характер твоей матери становится все хуже. Это начинают замечать люди, журналисты…
Уолш покачал головой, показывая, что не согласен с таким выводом:
— Когда одновременно говорят десять человек, кому-то приходится кричать.
— Эта сцена в спальне твоего отца…
— Ерунда, мама просто стравила пар. Слишком уж велико напряжение, — Флетч всматривался в глаза Уолша. — Разве она причинила хоть какой-то урон? Люди узнали, что кандидат смотрит фильмы Арчи Банкера. Это и хорошо. Всем ясно, что ничто человеческое ему не чуждо.
— Не чуждо, Уолш?
— Естественно.
— Но только Шустрик Грасселли знает, насколько не чуждо, так?
Уолш коротко глянул на Флетча.
— Я вижу, репортеры пристали к тебе с вопросами об отлучках отца. Мне следовало предупредить тебя.
— Ты знаешь, куда он ездит, Уолш?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58