Ростислав негодующе фыркнул.
– У вас с Ингой какие-то одинаковые фантазии. Та тоже намедни интересовалась, помещусь ли я в «Запор».
В прихожей Симонов глянул на себя в зеркало. Пузатый такой здоровячок ростом под метр восемьдесят с наметившимися залысинами от глубокого ума. Рехнуться можно! Оксана тоже сначала сходила с ума, но подозрительно быстро вылечилась. Все правильно! Женщины не любят ждать, когда дело касается благополучия. Любого: финансового, морального и прочего.
Особенно она была потрясена, когда узнала, что ее любимый Михаил Булгаков умер в нищете и почти безвестности, а одну из его самых читаемых книг «Собачье сердце» только недавно выпустили в первом издании. С тех пор она начала с подозрением относиться к Иннокентию Симонову, чьи стихи были известны хорошо на факультете, а песни звучали кое-где во двориках.
– Чего ты надрываешься! – как-то сказала Оксана ему. – Литературной славы своего однофамильца тебе все равно не достичь. Ну представь! История не допустит двух Симоновых в литературу.
«Двух Толстых она таки допустила!» – возразил он тогда, на что последовал эффектный укол. Мол, исключения лишь подтверждают закономерности. А средний палец тебе в зад!
– Чего это тебя перекосило? – спросила Инга, уже минут пять наблюдавшая за ним.
Он огляделся вокруг. На столе стояла нехитрая закуска. В нынешнее время деликатесы достать непросто, даже если у тебя есть деньги. Поэтому в качестве закуски предлагалась порезанная на ломтики копченая колбаса, баночка шпрот, несколько помидоров и опята прошлогоднего засола.
– А где Ростислав? – удивился Кеша. Отсутствие Каманина удивляло.
– Не обращай внимания. Он пошел настраивать телескоп и полночи будет пялиться на Марс. Видел бы ты, как он переживал, что Великое противостояние пришлось на 1988 год, а не на 1989-й, когда он приобрел этакое чудо оптики. Зато уж 2004 год он надеется встретить во всеоружии.
– Это что, год следующего противостояния? – блеснул парень своей догадливостью.
– Угу! Вон, видишь холодильник?
– Вижу.
– Достань оттуда бутылку. Достал? Открывай, а я сейчас рюмки протру.
– А что, вина никакого нет? – удивился Иннокентий. Он не привык, чтобы женщины пили крепкие напитки.
Инга подошла к нему, приняла из рук запотевшую бутылку и, ловко свернув пробку, разлила по рюмкам.
– Я, дорогой товарищ Кеша, пью исключительно продукт переработки злаков. Производные виноградного сока меня не возбуждают.
У Симонова похолодело внутри. На что намекает эта красавица? Ладони его вспотели, и он едва не пролил водку. Внимательно наблюдавшая за ним Инга улыбнулась улыбкой белокурой бестии и произнесла тост:
– За решительных и талантливых мужчин. За тебя, Симонов! – и, мерзавка, на одном дыхании выдула чарку.
Последовав ее примеру, Иннокентий обнаружил, что она уселась с ним рядом на тахту и намазывает бутерброд.
– Держите, молодой человек! – сказала она, положив на масло пару шпротин.
– Спасибо, – промычал Кеша. Он одним махом откусил треть и заработал челюстями. Инга со спокойным лицом медузы Горгоны наблюдала за ним.
Сама она ограничилась кусочком колбасы. Увидев, что он покончил с бутербродом, разлила вновь.
– Есть старая русская поговорка, про перерыв между первой и второй, – сказала она, – и я подозреваю, что это аксиома. Ты не прячься, словно улитка, в собственном теле! Для «звезды» ты слишком зажат. Кеша, я хочу выпить эту рюмку и еще парочку (моментальная ассоциация с Булгаковым), чтобы твои труды не пропали напрасно.
Иннокентий поднял рюмку.
– Наш скорбный труд не пропадёть! – шутливо ответил он. – Прозит!
В наступавших сумерках лицо Инги терялось, и сама она казалась недоступной, словно мираж в пустыне. Вот-вот уже старый умудренный караванщик потеряет голову и погонит верблюдов к несуществующему оазису, но выработанное годами чутье удерживает его на заданном курсе. Кеша точно знал, что этот оазис не его. К тому же пакостить хозяину дома он вовсе не намерен.
Девушка встала, подошла к камину и стала на коленки, растапливая его.
– Помочь? – предложил Кеша.
– Постараюсь сама управиться, – ответила она, – ты лучше наливай.
Он послушался. Дрова в камине вдруг занялись и весело затрещали. Раскрасневшаяся от жара и водки, Инга подошла к столу.
– Налил? – спросила она, глубокомысленно глядя на «насыпанную с горкой» рюмку. Парень кивнул.
«Сирена в спортивном костюме», – подумалось ему.
– Между прочим, третий тост – за любовь! – предупредила она. Лицо Иннокентия окаменело. Заметив это, Инга внимательно взглянула на него и произнесла: – Рассуждать о том, есть любовь или нет, это все равно что спорить про жизнь на Марсе. Но на Марс сейчас пялится наш общий знакомый, а нам остается только пить. Пьем!
– Пьем, – покорно повторил Кеша.
Осушив третью рюмку, Инга встала, подошла к старинному шифоньеру и извлекла из него гитару, возраст которой был весьма и весьма преклонным. Казалось, будто еще Антонио Страдивари шутки ради создал этот инструмент триста лет тому назад. Во всяком случае, так показалось Иннокентию.
– Сыграешь? – предложила девушка.
– На этой семиструнной клюке? – ужаснулся он. – Ты уверена, что ее не сперли из музея эпохи раннего Ренессанса?
– Извини, – усмехнулась Инга, – в восемнадцатом веке двенадцатиструнных не клепали.
– Да ладно. Сейчас настроим под шестиструнку и чего-нибудь сбацаем. Только, чур, меня извини! Здесь струны расположены узко – иногда могу ошибаться.
Бережно взяв раритетную вещь, Иннокентий провел рукой по ее лакированной деке. Вспомнив несколько аккордов для семиструнки, взял для пробы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111