– Вот, Ростя, и я о людской гордости. Увидал, не понял – сразу в ноги.
– Менталитет! – вздохнул Ростислав. – Гордый холоп все равно что глист дрессированный.
– А чо глист? – не понял Волков.
– А чо холоп? – Каманин нес ахинею, порол чушь, валял дурака. На крестьянина ничего не действовало.
Наконец Костя не выдержал:
– Ты встанешь, человече, или нет? Мужик подумал, встал. В руках кусок пеньки.
– Кто вы, люди добрые? – наконец спросил он.
– Сами мы не местные, – популярно начал объяснять Костя, – отстали от поезда.
– Документы с хатою сгорели, – подхватил Ростислав.
– Чего? – оттопырил ухо мужичонка.
– Техпаспорт на горбатый «Запорожец», фотография девять на двенадцать и справка из кожвендиспансера! – проорал Константин.
– Звать как? – ласково спросил Каманин.
– Федькой люди кличут, – ответил мужик, пугливо озираясь. – Федька Рваный.
– Не бойся, лошадка нас твоя не интересует, – так же ласково продолжил старший лейтенант. – Ростя, проверь, что с бабою – чевой-то я давно звуков из того района не слыхал.
– Сомлела девка, –тотчас отозвался Каманин, – ну, чего уставился, как хрен на бритву?
Федьке было все по барабану. Стоят двое в чудной одеже – пятно коричневое налезает на два зеленых, говорят что-то. Один высокий, выше Федьки на полторы головы... А Федя – не самый низкий в деревне... Другой еще на голову выше первого. Наверняка оборотни. Эх, черт, завозился с Фроськой, замешкался. А нечистые уже тут как тут... Теперь каюк обоим.
– Я спрашиваю, зачем девку к дереву привязал? – заорал ему в ухо, склонившись, Константин.
– Погодь, Костя, я сама спрошу, – остальные пятеро вылезли из укрытия и беззлобно улыбались.
Федор замочил портки. Где-то должно быть их гнездо. Эх, не успеет передать в село – утречком бы явились мужички с дрекольем – живо бы всю нечисть перебили!
– Слышь, дядя, деревня твоя далеко? – спросила Инга, наклоняясь к нему.
Даже эта девка была выше его на полголовы. Внезапно Федор достал из-под исподнего свой нательный крест – приличный кусок позеленевшей меди и что было силы приложился по голове Инги. Брызнула кровь. Девушка осела на мох. Кеша бросился к ней.
– Что ж ты, дядя! – сграбастал его за грудки Костя. – Мы с тобой по-хорошему, а ты черепа крушить!
Отобрав у мужика крест, он поднес к его носу не самый маленький кулак.
– Слушай меня, псих, – прошипел он, – грюкну в ухо, мало не покажется. Тебя просто спросили, зачем девку в лес привез?
Федька, наконец, понял, что от него хотят.
– Дык она ж брюхатая! – буркнул он, ковыряя ногами, обутыми в старые лыковые лапти, мох.
– Вот это повод! – развеселился Волков-младший.
Инга встала и, держа перевязочный пакет на разбитой голове, приблизилась к Рваному.
– Я тоже брюхатая, – тихо сказала она, – так и что?
– Дык она ж от упыря брюхатая! – воскликнул потерявший терпение мужик. – Что с вами толковать!
Мало-помалу выяснилось, что лет триста по соседству с деревней жил упырь – здоровенный субъект мужского пола, совершенно дикий, живший охотой на всякого зверя. Людям он сильно не надоедал, наоборот, в лютые зимы отгонял от деревни медведей и волков. Единственное неудобство – самки у упыря, не было, и он пользовал заблудившихся в лесу баб. Пойдут девки в лес за ягодами аль грибами, и тут уже смотри – не отставай, не теряйся!
Все бы ничего – примирились бы люди с байстрюками упырьскими, да ни одна из баб от беремени не разрешилась – великоват был плод для человеческого организма. Поэтому и повадились крестьяне всех молодиц на сносях, в отношении которых было подозрение, свозить в лес – дабы своими криками не пугали деревенских детей. А упыря дня два назад перехватили сидевшие в засаде мужики числом в двенадцать душ и таки прибили. Здоров был упырь – ростом пять сажен и весом пудов двенадцать. Но и мужики не лыком шиты – немой Герасим прыгнул на шею упыря, трое подмогли и держали нечистика в воде, пока не захлебнулся. И кто теперь будет зверя от деревни зимою отгонять? Кабы одну-две бабы в год – не страшно, специально бы самых страхолюдин в лес отправляли, нечистику на бабье лицо плевать. А так почти раз в месяц приходилось отвозить в лес очередную брюхатую зареванную девку.
– Ясно! – вздохнул Константин, выслушав стенания Федора. – Отвязывай девку, мы ее с собой возьмем. Сколько ей носить осталось?
– Не ведаю, – пожал плечами мужичонка, – да и ей откуда знать... Так не умрет Фроська-то, что мне старухе передать?
– Передай ей три рубля, – сказала Инга, протягивая мужику пригоршню серебряных монет, – будет жить дочка ваша. Может, когда в отведки приедете...
Федька обрадованно сгреб серебро и, шмыгая носом, попросил:
– Ты, боярыня, не сердись-то, чо я тебя нательником звезданул – думал, нечисть средь бела дня за дочкой заявилась. Пошли вам бог!
И когда пришельцы уже почти скрылись в лесу, он крикнул вслед:
– Эй! А вы хоть что за люди? Куда шли?
– Драг нах Москау! – донеслось до него сквозь шелест листвы.
Фроська, молодая шестнадцатилетняя девка, лежала на кровати в одной из кают и тревожно вслушивалась в гул турбин. Вспоминала мамку, тятьку и семерых братьев: Семена, Григория, Тимофея, Мартына, Никифора, Акинфия да Фрола. Вспоминала свою хату с большой теплой печкой и облезлую кошку Дуську, которая вечно клянчила молока. Вспоминала корову Рябинку и борова Ваську.
Вспоминала миг, когда на нее в лесу навалился здоровый мужик и грубо сорвал цветок девственности. А затем ожидание неумолимой смерти. Она знала, что никто из деревенских баб не смог родить дите, замешенное на нечистом семени. Как ее волокли по лесу, она помнила смутно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111