Король разрешил мадам Дюбарри сидеть за столом рядом со мной, и все же считалось, что я буду оскорблена, если моя дальняя родственница не получит преимущества. Я решила, насколько это возможно, не становиться рабыней их глупого этикета. Однако споры продолжались, пока, наконец, король не решил их в пользу Лотарингии, после чего принцессы отказались явиться на бал, оправдываясь нездоровьем.
Я едва обратила внимание на их отсутствие. Я танцевала. Как я любила танцевать! Во время танца я чувствовала себя более счастливой» чем когда-либо. Я танцевала с мужем, который был очень неуклюжим и постоянно поворачивался направо, когда нужно было поворачиваться налево. Я громко рассмеялась, он смущенно улыбнулся и сказал:
— Я действительно плохо танцую! — И это отчасти расположило меня к нему.
Танцевать же с моим младшим деверем, прирожденным танцором, — совсем другое дело. Он сказал мне, что я выгляжу прекрасно, что Бэри самый счастливый человек при дворе, и он надеется, что тот понимает это. Казалось, тут скрывается какой-то вопрос. Я уклонилась от ответа, но мне все больше нравилось находиться в его компании. Прекрасно было общаться с человеком моего возраста, с которым у меня имелось нечто общее. Артуа смеялся надо всем, что казалось и мне смешным, и я была уверена, что мы станем друзьями. Затем я танцевала с молодым Шатрэ, сыном герцога Орлеанского, который мне совсем не понравился. Он был грациозен, но из-за холодного взгляда он напоминал мне змею. Это был мой первый близкий контакт с ним, хотелось бы знать, не обманет ли меня предчувствие, сложившееся о нем в тот вечер, что он станет моим врагом.
Эти люди сильно отличались от моих собственных придворных, и, как бы они усиленно ни наряжали меня во французские одежды, как бы ни усвоила я их манеры и обычаи, я всегда оставалась австрийкой. Мы не были такими вкрадчивыми, были более естественными, хотя, возможно, не такими образованными; при сравнении мы могли показаться неотесанными; мы не были такими остроумными, но нас легко можно было понять: мы говорили то, что думали, и не скрывали наших подлинных чувств под маской этикета. Здесь же везде царствовал этикет. Я задыхалась. Мне хотелось закричать, что я устала от него; я хотела им пренебречь, надсмеяться над ним и сказать окружающим, что если они хотят его соблюдать, так это их дело, но освободите меня от него.
Откуда мне было знать, что этот бал, на котором я наслаждалась танцами с Артуа и даже с моим нерешительным мужем, окончится катастрофической неудачей, и меня обвинят в ней. Лотарингцы были смертельно оскорблены и меня никогда не простили. В тот вечер они решили, что никогда не сблизятся со мной. Они никогда не демонстрировали привязанности ко мне, они только отдавали дань дофине Франции. Какой же маленькой дурочкой я была! И не было никого, кто мог бы помочь мне, за исключением Мерси, которого я старалась избегать, и моей матери, которая была далеко от меня. Я была одна и слепо шла навстречу опасности, только все французское в то время мне не казалось опасным, и я не знала, что мягкая, безобидная зеленая травка скрывает трясину… до тех пор, пока не увязла в ней так, что не могла выбраться. Даже умная женщина столкнулась бы с трудностями при подобном дворе. А какая надежда оставалась у легкомысленной, несведущей молодой девушки?
Прошло несколько недель после моей свадьбы, и за все это время мой муж сказал мне только несколько фраз. Когда бы я ни встретила короля, он бывал так любезен со мной, но я забывала о том, что сообщили мне Мерси и тетушке. Я считала, что он любит меня, и даже называла его отцом, сказав, что «дедушка» звучит по отношению к нему слишком старо.
Было так много празднеств и балов, что я забыла свои страхи. Меня всегда сопровождал мой деверь Артуа; я несколько раз посетила тетушек и уже избавилась от своих предыдущих сомнений и, возможно, просто не хотела о них думать. Гораздо лучше было оставаться веселой и считать, что все любят меня и что я добилась большого успеха.
Мне очень хотелось посмотреть на фейерверк, и Аделаида, всегда готовая вступить в заговор, объявила, что возьмет меня с собой. Я-то думала с надеждой о муже. Как было бы хорошо, если бы он был таким же весельчаком, как Артуа, мы бы переоделись и поехали туда вместе. Но он был все время чем-то занят; король пребывал в Белльвью с мадам Дюбарри, — поэтому почему бы мне не поехать с ними, заявила Аделаида, и мы отправились в ее карете. Я поехала в Париж инкогнито, поскольку мой официальный приезд в столицу, конечно, должен был носить церемониальный характер.
Без сестер Аделаида казалась совсем другой. Полагаю, что она специально напускала на себя необычный вид, чтобы произвести на них впечатление и утвердить свое превосходство над ними. Она была настроена очень дружелюбно всю нашу дорогу в Париж.
Это большое торжество, заявила она. Аделаида была наслышана обо всем, что делалось в мою честь. Вдоль Елисейских полей деревья увешали лампами, и наверно это изумительное зрелище, когда наступают сумерки. Центром празднества должен стать дворец Людовика XV, где воздвигнут коринфский храм недалеко от статуи короля, там появились также фигуры дельфинов и большая картина, изображавшая меня и дофина. Берега Сены обрызгали бергамотом, чтобы перебить дурные запахи, иногда поднимающиеся от реки, фонтаны струились вином.
— Все это в вашу честь, моя дорогая, и в честь вашего мужа.
— Тогда я обязательно должна посмотреть на все это, — ответила я.
— Но инкогнито. — Она засмеялась резким, неприятным смехом.
— Было бы не по этикету, чтобы люди увидели меня до того, как я буду официально представлена им?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87