«Ну вот, она уже все распланировала», – подумала Анна-Генриетта.
Тут она улыбнулась, потому что к ним кто-то приближался, и, прежде чем она увидела кто, она уже знала, что это был герцог де Шатре, правнук покойного регента герцога Орлеанского.
Он был очень красив; более того, Анна-Генриетта считала его самым красивым среди всех придворных. Он мог посоревноваться в красоте даже с ее отцом. Герцог поклонился принцессам.
– Мадам Первая, мадам Вторая! – пробормотал он.
– Доброе утро.
Ему улыбнулись обе принцессы, но он смотрел на Анну-Генриетту.
– Надеюсь, я не помешал? – спросил герцог. – Могу я погулять с вами?
Анна-Генриетта посмотрела на сестру.
– Ну конечно же можно, – быстро ответила Луиза-Елизавета. Было ясно, что все ее мысли сейчас о собрании, что идет сейчас во дворце, а вовсе не о таких пустяках.
– Сегодня во дворце очень оживленно, месье де Шатре, – сказала Анна-Генриетта.
– Это так, мадам.
В его глазах появилась тревога. Герцог продолжал смотреть на Анну-Генриетту, будто совсем забыл о существовании мадам Луизы-Елизаветы.
Когда к девочкам присоединился герцог де Шатре, их гувернантки, наблюдавшие за своими подопечными с небольшого расстояния, пошли к девочкам. Но прежде чем они подошли, к сестрам подбежал запыхавшийся паж.
Принцессы и герцог де Шатре затаили дыхание. Они ждали, что скажет паж, и были уверены, что он многое им расскажет.
– Что вам угодно? – крикнула Луиза-Елизавета еще до того, как паж приблизился к ним.
– Мадам… – Он прервался, и троице казалось, что пауза длится вечно; но только казалось.
– Мадам Луиза-Елизавета, – продолжал паж. – Его величество хочет немедленно с вами поговорить.
Напряжение спало. Луиза-Елизавета кивнула. Она последовала за пажом по траве ко дворцу. Ее путь в Испанию начался, и кто знает, к какой чести и славе он приведет?
Анна-Генриетта смотрела ей вслед. Она не заметила, как к ним подошли гувернантки. Она видела только великолепную красоту Версаля и неподдельную радость в глазах молодого герцога де Шатре.
В аббатстве Порт-Рояль сидела молодая женщина и ожесточенно вышивала. Иголка прыгала в ее руках, и стежки выходили неровными.
Она приказала одной из молодых дам, которая также была в монастыре и находилась примерно в том же положении, что и она сама, прийти к ней и поговорить. Паулина Фелиция де Нель всегда командовала, и, как ни странно, ей подчинялись. Разговоры с избранными ею собеседниками обычно сводились к монологу Паулины Фелиции, прерываемому лишь восклицаниями восхищения, удивления или односложными ответами. Большего она не позволяла.
Вот сейчас она говорила:
– Ты понимаешь, что мне двадцать четыре? Двадцать четыре! А я сижу здесь взаперти. Я, Паулина Фелиция де Нель, должна провести всю оставшуюся жизнь здесь! Разве это не возмутительно?
Она сделала паузу, давая своей собеседнице возможность кивнуть, что та незамедлительно и сделала.
– Я здесь… а моя сестра – в королевском дворце! И она не просто скромная фрейлина. Она могла бы править Францией, если бы захотела. А не правит лишь потому, что моя сестра дура. Луиз-Жюли – любовница короля. Ты только представь! Сравни то, как она проводит время и как его провожу я. Смириться с таким может только дура. А я не дура. По-твоему, я дура?
– О нет, мадемуазель де Нель.
– Тогда должна ли я оставаться здесь, вышивать подобную вот дрянь? Молиться? Смотреть, как увядает моя молодость? Любовницы королей должны помогать своим семьям. Это их долг.
Если бы я была на месте Луиз-Жюли… но я не на ее месте. А знаешь почему? Из-за недостатка возможностей. Она вышла замуж за нашего кузена, графа де Майи, и он привел ее ко двору. Если бы я была старшей сестрой, то за графа де Майи вышла бы я, и это меня бы он взял ко двору. Уверяю, тогда самой важной придворной дамой была бы Паулина Фелиция, а не Луиз-Жюли, как сейчас. Ты согласна?
– О да, мадемуазель.
– И если бы я была любовницей короля, я бы не осталась в тени. Я бы правила Францией. Я бы заставила уйти этого старого дурака Флери, ведь это он управляет королем, а не моя сестра. А все должно быть по-другому. Все знают, что королем должна управлять его любовница, а не какой-то глупый старый министр, которому давно уже пора быть в могиле. О, если бы я была на месте своей сестры, все при дворе было бы по-другому. Веришь?
– О да, мадемуазель, – ответила собеседница и, взглянув на мадемуазель, про себя сказала: «О нет, мадемуазель». Паулина Фелиция не видела себя со стороны, а другие видели. Она вовсе не была красавицей. Она была слишком высокой и в принципе уродливой, хотя ее уродливость и привлекала внимание. Невозможно было находиться с Паулиной Фелицией в одной комнате и не заметить ее, независимо от того, сколько еще в комнате людей. Однако она была умна. Она много знала о государственных делах, гораздо больше, чем другие монахини. Мадемуазель де Нель подходила к изучению этих вопросов с какой-то упрямой методичностью, будто это было частью какого-то плана. Все, даже мать-настоятельница, боялись ее, потому что мадемуазель была остра на язык и очень хитра, никто не мог противостоять ей.
Именно поэтому нужно было продолжать говорить «о да», или «о нет, мадемуазель де Нель», в зависимости от того, какого ответа требовала вспыльчивая Паулина Фелиция.
– Я расскажу тебе, что я собираюсь сделать, – сказала мадемуазель де Нель. – Я собираюсь написать своей сестре письмо и напомнить ей о ее долге. Я хочу потребовать, чтобы она немедленно организовала мой приезд ко двору. Думаешь, ничего не получится?
– О нет, мадемуазель.
– Рада слышать, значит, ты не глупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86