Нрав у него был непростой, временами он выходил из себя, и, как я сказала, это был чрезвычайно гордый человек. Он вызвал Хелльстурма на дуэль.
Мойши вспомнил слова Армазона. А вдруг он был прав? Вдруг сеньора сговорилась с Хелльстурмом убить Милоса Сегильяса? Но зачем? Ответ был только один. Сеньора любила мужа, но, может быть, куда сильнее любила дочь.
– Диос, я была в ужасе! Я на своей шкуре знала, что такое Хелльстурм, и понимала, что у Милоса, несмотря на всю его отвагу, мало шансов остаться в живых. Я умоляла его. Плакала, кричала на него, угрожала. Но все попусту. Я ведь не далузийка. Не по крови. Я не понимала, насколько священна далузийская дуэль. Когда вызов брошен, отменить дуэль никак невозможно. Даже если бы Милос этого захотел – только он, конечно, не захотел. Остановить его я не могла. – Она резко замолчала, словно окончила рассказ.
– Продолжай, – подбодрил он.
– Мало что осталось рассказывать. Милос сразился с Хелльстурмом и погиб.
Воцарилось молчание. Он прислушался к тишине ночи, которую время от времени прерывало хлопанье крыльев. Наверное, шторм идет. Но, находясь в комнате, нельзя было понять, переменился ветер или нет.
– Должен признаться, я слышал об этой дуэли. Она водила рукой по вновь застеленному покрывалу, разглаживая несуществующие складки.
– Об этом мне рассказывали на борту лорхи. – продолжал он, стараясь привлечь ее внимание. – Только та история кончалась подругому.
– Да? – Она даже не обернулась.
– Мне сказали… что дуэль была нечестной.
Она невесело рассмеялась.
– Если бы так, Мойши. Тогда я законно выследила бы и убила Хелльстурма. Я ненавижу его всей душой.
– Но он увез твою дочь.
– Она поехала с ним по своей воле.
– Тогда скажи мне, почему, когда я с ней встретился, она до смерти боялась его? «Он уже десять тысяч лиг идет за мной по следу» – так она сказала.
– Люди меняются. Может, она выросла. Теперь она знает, как злы могут быть люди.
Он почувствовал, что надо вернуться к другому вопросу.
– Мне говорили, что ты отравила мужа, чтобы Хелльстурм выиграл дуэль.
Она повернула голову:
– Что? Кто сказал тебе такую чушь?
– Армазон.
– Аа… Я могла бы догадаться.
– Бессмыслица какаято.
– Нет, Мойши. Мне очень даже ясно.
– Он был предан сеньору.
Она кивнула:
– Да. И безнадежно влюблен в меня.
Хамелеон. В основе всего лежало повеление хамелеона.
Буджуны умели наблюдать за природой и учиться у нее. Хамелеон – безвредное существо. Неагрессивное, большинство хищников легко одолеют его. Но природа дала ему замечательное свойство прятаться так, чтобы сливаться с окружающим.
Буджуны позаимствовали у него это свойство и взяли его за основу искусства выживания.
Но Чиизаи понимала, что сейчас это искусство ей не поможет.
Потому что для этого коечего недоставало.
Для того чтобы слиться с окружающим, необходимо, чтобы такое окружающее имелось в наличии. В Шаангсее или ее родном Эйдо это не было проблемой. Но здесь была Коррунья.
Ей нужны были люди. Но вокруг не было ни души.
Стало быть, не поможет.
Единственным способом выследить раненого тудеска было заставить его поверить, что никто его не преследует. Если он хотя бы заподозрит, что она за ним идет, то он выведет ее на ложный след.
Конечно же, днем на улицах народу куда больше, чем ночью. Но такие города, как Шаангсей или Эйдо, никогда не спят, и даже глухой ночью вокруг народу хватает.
Но только не в Коррунье.
Он по одному звуку шагов засечет ее, и, как только заподозрит преследование, ей придется отказаться от своею предприятия. И чем дольше она тянет, тем больше вероятность того, что он ее заметит.
Чиизаи сделала единственно возможную вещь.
Она пошла не по улице.
Мойши скатился с кровати, подошел к окну, высунул голову и вдохнул ветер. Краснокрылый дрозд, потревоженный его появлением, в тревоге застрекотал и полетел прочь. Буря и вправду надвигалась – с заката. Вернувшись в комнату, он снова посмотрел на огромную картину – у него до сих пор от этого вида мурашки по коже бегали.
– Может, они поссорились, – сказал Мойши. Он говорил об Офейе и Хелльстурме.
– Надеюсь. Это на них похоже, насколько я знаю их. Он повернулся к ней.
– Ты очень спокойно об этом говоришь. Мгновение она сверлила его своими темными глазами.
– Ты не так хорошо знаешь мою дочь, Мойши, как я. Ссоры из нее сыплются, как дождь из дождевой тучи.
– Ссоры ссорами, – спокойно сказал он, – но она явно боялась этого человека. Он пытал Каскараса, затем убил его. А Каскарас был другом Офейи.
– А, ну так в томто и дело. Хелльстурм ревнив, когда дело касается его женщины.
– Она сказала мне: «Теперь я осталась одна». Я помню, что слышал. В любом случае Каскарас ей в отцы годился.
– Это ее не остановило бы.
– Господь свидетель, сеньора, я вас не понимаю! – прорычал он.
– Да, дорогой, не понимаешь. – Она потянулась к нему. – Иди ко мне.
– Чего ты хочешь?
– А ты как думаешь?
Он встал на колени у кровати, и она притянула его к себе. Он поцеловал ее в открытый рот, скользнул губами по ее стройной гладкой шее. Невозможно было отказать ей. Мойши приходилось бывать со столь же прекрасно сложенными женщинами, но вокруг этой была почти осязаемая аура. Это было чтото вроде сексуальной притягательности, которую он ощущал всеми клеточками своего существа. Губы его скользнули к ее дрожащим грудям.
Она застонала.
Первое, что она сказала потом, было:
– Ты влюблен в Офейю.
Он резко поднял голову и посмотрел ей в глаза:
– Почему ты так думаешь?
– Материнское чутье. – Она рассмеялась не без теплоты.
Он высвободился из ее объятий.
– Смеешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89