– Где ты их встретил?
– В подъезде. Двое. Один черный, другой… кажется, тоже черный. Все! Миссия окончена. Убегаю. И теперь уже и тысяча твоих друзей не вернут меня. Гвадаррама!..
В дверях прихожей Мартон столкнулся с худенькой, скромно одетой – фланелевое платье, старенький дождевик, шерстяная, выцветшей голубизны косынка – очень застенчивой девушкой. Мартон чуть не сбил ее с ног. Подхватил, чтобы не упала, извинился скороговоркой и, растирая ушибленный лоб, убежал, выстрелив, как всегда, дверью.
Девушка уныло посмотрела на Дьюлу.
– До чего же неуклюжая: не могу в дом войти по-человечески. Извините! – прибавила она и виновато улыбнулась Дьюле, который стоял у камина и с недоумением рассматривал оранжевое письмо.
Почерк на конверте незнакомый, чужой.
– Здравствуй, Юлишка, – рассеянно откликнулся он.
– Что это с ним? – спросила Юлия.
– С кем? Ты о чем?
– С Мартоном. Взвинченный. Слепой. Он, кажется не узнал меня.
– Не обижайся на него, девочка. Он сейчас такое дело делает… имеет право без особенного восторга взглянуть в твое прелестное личико.
– А я и не обиделась. Честное слово. Я ни на кого не обижаюсь. Не умею.
– Зря. Кто не умеет обижаться и ненавидеть, тот не сможет и любить по-настоящему.
– Да?.. Сможет!
Дьюла по достоинству оценил признание Юлии. Молодчина. Если уж скромница так заговорила, значит, действительно сильно любит. Счастливый Мартон!
Дьюла вспомнил все свои пустопорожние увлечения, все радужные мыльные пузыри любовных привязанностей своих временных подружек – Иоланты, Барбары, Элли и им подобных – и искренне позавидовал брату. Свыше тридцати Дьюле, а ни одного дня еще не был счастливым. Почему же Мартону везет? Кажется, и его, Дьюлу, не обидел бог ни лицом, ни ростом, ни умом, а все-таки…
Дьюле стало стыдно своих мыслей. До этого ли ему теперь, когда так гремят колокола!
Юлия иначе расценила угрюмое молчание брата своей подруги. В тягость она ему.
– Жужа дома? – покраснев до ушей, спросила она.
– Дома, дома! Пройди к ней, она будет рада тебе.
Он проводил Юлию в комнату сестры и, вернувшись в «Колизей», с нетерпением надорвал плотный конверт, полученный от неизвестных друзей. Шутка, розыгрыш или в самом деле что-нибудь важное?
И письмо напечатано на оранжевой бумаге. Ни одного рукописного слова.
«Дорогой товарищ Хорват!
Сегодня после четырех часов ждите гостей. Явятся агенты АВХ АВХ – органы безопасности.

с ордером на ваш арест. Не волнуйтесь. Дальнейшую свою судьбу вручите в наши руки. Они сильные, уверяем вас. Гарантируем: ни один волос не упадет с вашей горячей и мудрой, так нужной для Венгрии головы. Сожгите это письмо и ни одному человеку не рассказывайте о нем…
Ваши друзья по клубу Петефи».
Дьюла скомкал письмо и рассмеялся. Чепуха! Белиберда! Глупая шутка. Впрочем…. Он разгладил смятый лист бумаги, еще раз прочитал тайное послание и задумался. А может быть, это и не розыгрыш. Не похоже. Такими вещами теперь не шутят. «Ваши друзья по клубу Петефи…» Да, там у него много друзей.
Вошел отец с плетенкой, полной дров. Увидя в руках сына бумагу, усмехнулся.
– Получились?
– Что?
– Стихи, спрашиваю, получились про то, кому надо ползать, а кому летать?
– Получатся! – Дьюла бросил письмо в огонь, смешал с углем хлопья пепла.
– Пахнет розами? Почему? Откуда?
С этими словами Жужанна вышла из своей комнаты вместе с Юлией.
– Откуда, спрашиваешь, розы?.. – Дьюла подвел сестру к окну. – Видишь, у каждого венгра, у каждой венгерки в руках цветы.
Жужанна посмотрела на улицу, на молчаливые колонны идущих людей. Однако она не увидела, не почувствовала того, на что рассчитывал Дьюла. Даже колоколов не услышала.
Отошла от окна, рассеянно оглядела всех, кто был в комнате. Остановила взгляд на отце.
– Папа, который час?
– Скоро три. Ты чего такая нарядная? Кого-нибудь ждешь в гости?
– Арпад скоро придет. – Быстро вернулась к окну, посмотрела на улицу, на затуманенный гористый берег Дуная, на сырое черное небо. – Какой хмурый день!..
– Очень хмурый, – подхватила Юлия. – И холодный. Вода в Дунае стала черной и все прибывает.
Дьюла проговорил в тон сестре и ее подруге:
– И небо хмурится, глядя на то, что сделали люди, призванные быть самыми справедливыми из всех справедливых.
Шандор достал коробку сигарет, бросил сыну на колени.
– Профессор, покури!
Дьюла не обратил внимания на отца. Смотрел только на девушек, доверительно разговаривал с ними.
– Что он чувствовал, о чем думал, когда наступил его последний час?.. Невиновен – и не может доказать!
– Это страшнее смерти.
Жужанна молчала, будто не понимала, о чем говорят ее подруга и брат.
Шандор усмехнулся:
– Плакала, плакала одна бедная сирота, да и потонула в собственных слезах. Вот так, Юлишка! Намотай себе это на ус.
Дьюла вскочил и, потрясая перед отцом кулаками, закричал:
– А ты… ты… Мы сироты, а ты кто такой? В такой день прибаутками отделываешься, боишься правде в глаза смотреть.
– В твои распрекрасные глаза боюсь смотреть, красный профессор!
На крик Дьюлы прибежала Каталин. В руках у нее ведро с водой и щетка. Она в простеньком ситцевом платье, босая, по-крестьянски повязана темным платком в белый горошек. Ей столько же лет, как и Шандору, – далеко за пятьдесят. Но выглядит она гораздо старше мужа. Лицо у нее потемнело, дряблое, в густой сети морщин. Старуха, этого уже не скроешь. Но она еще крепко держится на ногах, легко по земле ходит, ни себе не в тягость, ни людям. И всякий, кто увидит рядом с ней строгую, со светящимися волосами красавицу Жужанну и огненного Мартона, не задумываясь, скажет, что они ее дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105