Я поздравляю Сазонова с этим двойным предложением, которое представляется мне самой мудростью; особенно я настаиваю на первом пункте:
– Итак, даже в случае нашей победы, Россия не выражает никакого притязания территориального или политического порядка по отношению к Турции… Вы понимаете значение, которое я придаю моему вопросу: вы ведь знаете, что полная самостоятельность Турции есть один из руководящих принципов французской дипломатии.
Сазонов мне отвечает:
– Даже если мы победим, мы будем уважать независимость и неприкосновенность Турции, только бы она осталась нейтральной. Мы потребуем самое большое, чтобы был установлен новый режим для проливов, режим, который бы одинаково применялся для всех прибрежных государств Черного моря, для России, Турции, Болгарии и Румынии.

Понедельник, 17 августа.

Французские войска успешно продвигаются на Верхних Вогезах и в Эльзасе.
Русские войска переходят в энергичное наступление на границах Восточной Пруссии, на линии от Ковно к Кенигсбергу.
Манифест к полякам наполняет все разговоры. Общее впечатление остается превосходным. Более или менее строгая критика исходит только из крайних правых кругов, где согласие с прусской реакционностью всегда рассматривалось, как жизненное условие для царизма, а подавление польской национальности есть главная основа этого согласия.
В восемь часов вечера я уезжаю в Москву с сэром Джорджем и лэди Бьюкенен.

III. Император в Москве
Вторник, 18 августа 1914 г.

Приехав утром в Москву, я отправляюсь в половине одиннадцатого с Бьюкененом в большой дворец, в Кремль. Нас вводят в Георгиевский зал, где уже собрались высшие сановники империи, министры, делегации от дворян, от купечества, от торговцев, от благотворительных обществ, и т. д. целая толпа, густая и сосредоточенная. Ровно в одиннадцать часов входят император, императрица и императорская фамилия. Так как все великие князья уехали в армию, то, кроме монарха, входят только четыре дочери государя, цесаревич Алексей, который вчера ушиб себе ногу, почему его несет на руках казак, наконец, великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра императрицы, настоятельница Марфо-Мариинской общины.
По середине залы кортеж останавливается. Звонким, твердым голосом император обращается к дворянству и народу Москвы. Он заявляет, что, по обычаю своих предков, он пришел искать в Москве поддержки своим нравственным силам в молитве перед святынями Кремля; он свидетельствует, что прекрасный порыв охватил всю Россию, без различия племен и национальностей; он заключает:
– Отсюда, из сердца русской земли, я посылаю моим храбрым войскам и моим доблестным союзникам мое горячее приветствие. С нами Бог…
Ему отвечают долгие крики ура. В то время, как кортеж снова начинает двигаться, обер-церемониймейстер приглашает нас, Бьюкенена и меня, следовать за императорской семьей, непосредственно позади великих княжен.
По зале св. Владимира и по священным сеням мы доходим до Красной лестницы, нижняя площадка которой продолжается мостками, затянутыми красным, до Успенского собора. В момент появления императора поднимается буря радостных криков по всему Кремлю, в котором на площадях теснится громадная толпа, с обнаженными головами. В то же время раздается звон колоколов Ивана Великого. Громовый звук громадного колокола, царит над этим шумом. И вокруг – святая Москва, со своими тысячами церквей, дворцов, монастырей, с своими лазуревыми куполами, своими медными шпицами колоколен, со своими золотыми главами, сверкает на солнце, как фантастический мираж.
Буря народного энтузиазма почти заглушает звон колоколов.
Граф Бенкендорф – обер-гофмаршал двора, подойдя ко мне, говорит мне:
– Вот та революция, которую нам предсказывали в Берлине.
Он, вероятно, выражает общую мысль. У императора радостный вид. Лицо императрицы выражает исступленную радость. Бьюкенен шепчет мне на ухо:
– Мы теперь переживаем величественный момент… Подумайте о всем историческом будущем, которое подготовляется в эту минуту именно здесь.
– Да, я думаю также о всем историческом прошлом, которое здесь же совершалось… С того места, где мы находимся, Наполеон глядел на Москву, охваченную пламенем. И по этой дороге Великая армия начала свое бессмертное отступление.
Между тем, мы доходим до преддверия собора. Московский митрополит, окруженный духовенством, подносит их величествам крест царя Михаила Федоровича, первого из Романовых, и освященную воду.
Мы входим в Успенский собор. Четырехугольное здание, над которым возвышается громадный купол, поддерживаемый четырьмя массивными столбами, совершенно покрыто фресками на золотом фоне. Иконостас, высокая стена из позолоченного серебра, весь покрыт драгоценными каменьями. Слабый свет, падающий из купола, и мерцание свечей поддерживают в храме золотистый и рыжеватый полусвет.
Государь и государыня становятся перед амвоном, с правой стороны, у подножья столба, к которому прислонен престол патриархов. У левого амвона придворные певчие, в костюмах XVI века, серебряных и бледно-голубых, поют замечательные песнопения православной литургии, может быть, самые прекрасные во всей церковной музыке.
В глубине храма, против иконостаса, стоят три русских митрополита и двенадцать архиепископов. Слева от них собрано сто десять архиереев, архимандритов и игуменов. Баснословное богатство, неслыханное изобилие алмазов, сапфиров, рубинов, аметистов сияют на парче митр и облачений. Время от времени храм загорается необыкновенным блеском.
Бьюкенен и я, мы оба стоим слева от государя, впереди двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81