Вы пройдёте по делу лишь как мелкая сошка, полковник…
— Ты слишком много знаешь! — оборвал его полковник. — Но тебе не известно, что эту фирму нашёл и подставил я. Я сам сначала навёл на неё налоговую полицию, а потом повернул все так, будто бы там замешана иностранная разведка. Это для того, чтобы дело вместе с деньгами в качестве вещественных доказательств передали в ФСБ. Петренко только команды отдавал, чтобы мне подчинялись такие болваны, как ты, майор, а всю работу проделал я. Я был и есть самый главный, понял, сосунок! А ты говоришь: пешка… Думаешь, Петренко станет меня прикрывать? — Он скривился. — Твари они все, хапуги и подонки! Сами нажрались, а как другим, так сразу жалко стало? Ненавижу всю эту мразь!
— Так я не понял, — вскинулся задетый за живое майор, — что ж это получается? Мои бойцы тут целые сутки на организованную преступность пахали-корячились, интересы мафии, понимаешь, отстаивали с оружием в руках и за государственный счёт, а после всего этого меня ещё и оскорбляют?! Да я тебя…
— Успокойтесь, майор, — сказал Захар, — вас ведь никто не винит, вы действительно выполняли приказ. Отдохнёте пару лет на Севере, а там, глядишь, и в отставку…
Из вертолётов уже высадились какие-то люди в гражданском и теперь разговаривали с капитаном, тревожно поглядывая в нашу сторону.
— Если сейчас они не пропустят меня к вертолёту, — процедил полковник, засовывая палец и в свою чеку и управляя уже сразу двумя гранатами, — мы все взлетим на воздух.
— А поговорить с ними можно? — Голос Захара дрогнул.
— Никаких разговоров! Знаю я эти базары, сам такой же спец. Заткнитесь все…
Мы заткнулись и стали со страхом смотреть в окно на то, как развиваются события на поле. Сейчас в руках тех людей была наша судьба. Только бы они не стали препятствовать полковнику и не начали штурм автобуса. Полковник был уже на пределе, глаза его горели безумием, губы дрожали, руки тряслись, и я боялась, как бы от этой трясучки чека случайно не выскочила из запала. Пистолет он бросил на пол и схватился за шнур ещё одной рукой. Даже я ничего не могла сделать в этой ситуации и сидела, подавленная, с бесполезным автоматом на коленях. Стоит мне пошевелиться или даже просто чихнуть, как плешивый сорвётся и все полетит в тартарары. Он сидел лицом к нам на переднем сиденье салона, а мы все втроём расположились рядом на расстоянии вытянутой руки; шнуры были внатяжку, и от малейшего движения кого-либо из нас та или другая чека могла выскочить. Дверь автобуса была закрыта, и выбраться наружу за четыре секунды, пока горит запал, никто бы не успел. Так мы и сидели, связанные, наедине с сумасшедшим плешивым полковником, который для нас олицетворял теперь глупую и неотвратимую смерть.
На поляне началось какое-то движение, солдаты забегали, а люди в чёрном махали руками и что-то им кричали. Сейчас все решится: быть нам всем или не быть. Стрелки наших судеб, соединённые таким страшным образом, замерли на одном месте, и от того, пойдут они дальше или нет, зависело, смогу я сегодня отругать Валентину за непослушание или не смогу. Напряжение в салоне достигло предела, мы все истекали потом, уже не могли разговаривать, и только сердца бешено рвались из тел да путались мысли, отказываясь воспринимать происходящее.
Волосы встали дыбом, когда мы поняли, что нас окружают грузовиками. Полковника затрясло сильнее, костяшки его пальцев побелели, взгляд заметался, лицо скривила судорога, и он прохрипел:
— Похоже, вы им не так уж и нужны. Что ж, приготовьтесь, на счёт «три» мы спустимся в ад. Раз…
Я бессознательно напрягла палец на курке автомата, повёрнутого дулом в грудь полковника, и, когда тот дошёл до двух, зачем-то нажала на курок. В закрытом салоне выстрел прогремел подобно разрыву атомной бомбы, оглушительно и мощно. Пуля проделала огромную дыру в левом боку полковника и пригвоздила его к спинке сиденья. Руки его, не успевшие дёрнуться, безвольно упали на колени, выпустив шнур и чеку. Стрелки двинулись дальше. В повисшей после этого мёртвой тишине раздался сиплый голос одуревшего майора:
— Мать честная! Это я ведь сам загнал в лесу пулю в патронник и забыл про неё, идиот… — И он тоненько, почти истерично, захихикал.
Я не могла оторвать глаз от окровавленной дырки в полковнике, меня словно заморозило.
И только Захар сохранил присутствие духа. Он быстро разминировал нас всех, не говоря ни слова, и в этот момент к автобусу подбежали офицеры службы безопасности, видевшие через окно, как умер полковник.
Дальше все происходило чётко и организованно. Нас четверых, включая мёртвого преступника, погрузили на вертолёты и, не задавая лишних вопросов, доставили в Москву, на военный аэродром в Жулебино, где меня уже ждал принявший свой обычный облик босс. Перекинувшись парой фраз с Захаром (я ещё в вертолёте попросила его ничего не говорить Родиону о моем ранении, и он клятвенно пообещал молчать, как могила), Родион усадил меня в чёрную «Волгу», и молчаливый водитель быстро доставил нас прямо в контору. Там Валентина напекла уже пирогов, настряпала всякой разной вкуснятины и в нетерпении выглядывала из дверей офиса. В столовой, когда мы сели за стол, босс поднял бокал со своим любимым «Порто» и сказал:
— Если ещё раз вы позволите себе выкинуть что-либо подобное…
— Да ладно вам, Родион Потапыч, — улыбнулась Валентина, — мы же хотели как лучше. Расскажите-ка нам, что это все означало? Не зря же мы жизнью рисковали.
Кротко вздохнув, он выпил вино, придвинул к себе тарелку с жаренной на сале картошкой, стал есть и рассказывать:
— Вам, конечно, не положено это знать, но, коль уж вы мне, пусть невольно, но помогли, кое-что расскажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114