– Жена моя, представьте, отпрыск древнего и уважаемого рода. Да!.. Один из предков ее – архитектор и скульптор Пьетро Ломбарди – сооружал мавзолей для гробницы с останками Данте. – Он на мгновение умолк: что-то пришло ему в голову – и тут же воскликнул:– До чего же тщеславны немцы! Объявили, что Данте чистокровный ариец и на этом основании хотели увезти его прах в Германию…– Неужели удалось? – Алексей весь так и подался вперед.– О, нет! – Галафати совсем по-мальчишески подмигнул. – Жители Равенны спрятали священный саркофаг. И после войны паломники многих стран будут стекаться туда для того, чтобы поклониться гробнице поэта, положить цветы. – Он помолчал секунду и улыбнулся. – На наши-то могилы цветов не положат…Знал бы Галафати, как он ошибался!..Впрочем, ему в эти минуты было не до раздумий, этому живому, темпераментному и удивительно обаятельному человеку. Он уже спешил представить гостю свою дочь:– А вот эта… – Галафати ласково погладил по кудрявой черноволосой головке дочурки, – эта у нас родилась в октябре тридцать восьмого года. Думали мы, думали, как ее назвать, и назвали Октябриной. В честь Великой Октябрьской революции. И, представьте, еще похвалу получили от чиновника муниципалитета! «Похвально, синьор Галафати, похвально! – сказал он, узнав о нашем желании. – Это в честь «похода Муссолини на Рим» в октябре двадцать второго года?» Каково, а?Алексей от души смеялся. Даже хозяйка, оправившись от смущения, подняла, наконец, свои глаза и засмеялась так, что зазвенели серебряные украшения на груди.Хорошо было Алексею в этой дружной итальянской семье. Теплая, непринужденная беседа, уют, дружеская атмосфера – он уже чувствовал себя, казалось, членом этой семьи.– Я не сказал тебе о главном, – произнес Галафати, вдруг переходя на «ты». – Два часа назад английское радио сообщило, что Советский Союз признал итальянское правительство Бадольо. А это, брат, большое дело… Это будет способствовать возвращению Италии в ряды демократических стран.– Хорошая новость, – сказал Алексей. – Сколько веревочка ни вьется, конец будет. Так и у фашистов. Сколько они ни сопротивляются – все равно придет им конец…Поздно вечером на квартиру Галафати пришли в разное время еще три человека – Николай Остапенко, бельгиец Жан и француз Андре, которых хозяин давно уже укрывал у себя от сыщиков гестапо.И Алексей проникся к этому смелому итальянцу еще большей симпатией: Галафати наверняка знал, что за укрывательство ему грозит смертная казнь. Откуда в этом некрепком на вид, худощавом человеке такое мужество, такая несгибаемая воля?Словно прочитав его мысли, Галафати, стоявший у окна, подозвал к себе Алексея.– Видите этот памятник? – указал он глазами за окно.Алексей взглянул. Этот памятник был знаком ему. На высоком постаменте – человек с суровым и вдохновенным лицом, в строгом монашеском одеянии, с книгой в руках.– Это наш великий предок Джордано Бруно. Смотрит он и не может наглядеться на свой Рим…Почти триста пятьдесят лет тому назад инквизиторы приговорили его к смертной казни и сожгли на костре на этой Площади Цветов… У каждого народа есть свои национальные герои. У вас – Невский, Пугачев, Чапаев… У нас тоже есть герои. Но лично для меня Джордано Бруно – самый светлый идеал. Стойкость и мужество, с каким он шел на борьбу с инквизиторами, всегда поднимают мой дух, поддерживают меня в самые трудные минуты моей жизни… Знаешь, какие слова сказал он перед смертью? Выслушав приговор о сожжении на костре, он твердым голосом произнес: «Я подозреваю, что вы произносите этот приговор с большим страхом, нем я его выслушиваю». Каков человек. Вот у кого надо учиться мужеству, несгибаемой воле!Галафати начал взволнованно ходить по комнате. Алексей невольно любовался им. Ему подумалось в эту минуту, что попадись Галафати в руки палачам, он не замедлит бросить им в лицо слова презрения и гнева…Сидели до позднего вечера. Потом включили радиоприемник. У каждого учащенно забилось сердце, когда раздался голос Москвы: «Наступление советских войск успешно продолжается на всех фронтах»…– Не будете возражать, – спросил Галафати, – если мы отметим успехи советских войск?– Каким образом?– Мой сын сфотографирует нас. вместе.– Добрая мысль, – кивнул Остапенко.– Я буду всегда хранить эту фотографию, – сказал Алексей, – хранить и вспоминать этот вечер…Старший сын Галафати быстро приготовил аппарат и сфотографировал боевых друзей живописной группой, на память.Взволнованный Галафати говорил:– Я уверен, что скоро мы победим! Это не подлежит сомнению. Кстати, на днях компартия получает самое сильное пополнение, – возвращается в Италию наш Пальмиро Тольятти. После восемнадцатилетнего изгнания!Кто-то постучал. Оказывается, пришел связной с виллы Тай. Он предупредил подпольщиков:– Поздно ночью к вам явится наш человек, тоже из пленных – английский офицер. Ему поручили переправить вас на ватиканских машинах в партизанский отряд на Север…– О, это же здорово! – обрадовался Остапенко.– Наконец-то, снова настоящее дело! – весело поддержал Алексей.
Он действительно пришел, этот офицер, и оказался очень милым и разговорчивым человеком. Принес с собой вина, предложил выпить перед трудной дорогой. Все похлопывал Кубышкина и Галафати по плечу и произносил тосты: «За нашу победу!», «За союзников!». Потом сказал:– Пора. Вы посидите, я сейчас принесу одежду и оружие, переоденемся все в немецкую форму.Время шло, офицер не приходил. Галафати предложил лечь спать.Их разбудил страшный грохот: дверь сотрясалась под ударами прикладов.– Это они – прошептал Галафати, подбежав к кровати Алексея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53