Тогда я прыгнул и поймал ее за руку.Она сделала все, чтобы я догадался о ее чувствах. Большего нельзя было требовать от женщины. Теперь настала моя очередь объясниться. Все случилось настолько неожиданно. Ведь между нами стояло столько преград! Сердце колотилось в груди, глаза застил туман, в ушах шумело, мысли хаотически прыгали от одного к другому. Нужно было сосредоточиться и подобрать верные слова, не вспугнуть птицу счастья, готовую опуститься в руки.— Флоретта! Клянусь, она ничего для меня не значит! Я знаю только ее имя. Я не знал, что она принцесса. Я видел ее на воле всего только один раз.Она повернулась ко мне, готовая поверить всему, что бы я ни говорил. Мы взялись за руки и смотрели друг на друга. И чем больше смотрели, тем дальше от нас отдалялся мир, пока совсем не исчез, когда наши губы слились в поцелуе.Моя мама говорила мне, что я пошел в отца, которому трудно было ненавидеть, но очень легко — любить. Я полюбил Флоретту с первого взгляда. Она, как оказалось, тоже. Вряд ли со дня сотворения мира встречалась более романтическая любовь, чем наша.А потом мы говорили, говорили и не могли наговориться. Нам надо было столько рассказать друг другу. Мы перескакивали с одного на другое, хохотали как сумасшедшие и плакали навзрыд. Те сумбурные минуты я помню как в тумане, но все же память сохранила кое-что из рассказа Флоретты о себе и о своем опекуне.Из ее слов я вывел заключение, что домашние и слуги Фу Манчи любили его, лишь у меньшинства эти чувства смешивались со страхом. Для большинства он служил примером для подражания и идеалом человека, достойного в скором будущем управлять миром.Воспитанием Флоретты занимались весьма основательно, не прерывая процесса ни на один день. Сколько она себя помнила, рядом с ней всегда кто-то находился за исключением времени, отведенного на самые интимные отправления.Подруги для нее были тоже воспитаны специально, чтобы составлять ей компанию.К мужчинам она не имела доступа. Подавлять неясные желания ее учили в буддийском монастыре. Вообще у нее было очень много незаурядных учителей со всех континентов мира.Фа Ло Ше она не любила и побаивалась. По ее представлениям, принцесса имела какие-то свои цели и собственных ставленников и сторонников в окружении отца. Общее направление деятельности организации, которую Флоретта называла Си Фан, оставалось для нее загадкой. Она знала, что скоро будет война, но о характере военных действий не догадывалась.Очень часто в ее жизнь вторгались вызовы Фу Манчи. Она постоянно чувствовала на себе давление чужой воли. Только иногда, как, например, сегодня ночью, она чувствовала себя свободной. Как я понял, Фу Манчи оставлял ее в покое только на время своих опиумных развлечений.— А почему ты назвала себя Дерсето?Флоретта невесело усмехнулась.— Это персонаж одной малоизвестной древнеегипетской легенды. Русалка пустынь, заманивающая путников в зыбучие пески. Ты ведь встретил меня на песке, так? И я хотела намекнуть тебе, что любить меня — опасно для жизни.Мы стояли, обнявшись, иногда сливаясь в поцелуе. Волны блаженства покачивали меня, но вдруг нота диссонанса ворвалась в нашу песню счастья, как будто сам Найланд Смит напомнил мне о долге. ГЛАВА XXXVКАМЕННЫЕ ПЛИТЫ — Входи, он здесь, — сказала Флоретта. — Оставь дверь открытой, я дам знать, если кто-нибудь подойдет.Переступив порог, я забыл даже о Флоретте, настолько меня поразило увиденное.Живой Петри, постаревший и поседевший, лежал на кровати и смотрел на меня!— Петри! — закричал я. — Слава Богу, вы живы!У меня была уже некоторая психологическая закалка, иначе, конечно, моя первая фраза была бы иной.Петри выглядел больным и слабым. Вялым движением он подал мне руку, которую я жарко пожал.— Это чудо, что вы живы, дружище!— Да, пожалуй, — ответил он едва слышным голосом. — Живуч я, как гадюка, ибо выдержал не только чуму, но и инъекцию, вызывающую клиническую смерть.— Какую инъекцию?— Это долгая история. Сейчас нет времени объяснять.Даже такой короткий разговор сильно утомил моего друга. Я увидел, насколько он ослаб.— Не буду вам мешать, Петри. Мне еще нужно сообщить приятную новость Найланду Смиту.— Он здесь? — вскинулся больной.— Да, рядом с домом.Петри стиснул зубы и зажмурил глаза. Известие, видимо, сильно обрадовало его.— Дайте карандаш и бумагу.— Петри, вам нельзя волноваться!— Дайте, это очень важно.По его тону я понял, что спорить бесполезно. Движения давались ему с большим трудом, но он мужественно боролся с собственной слабостью и писал какие-то формулы и латинские слова.— «654»! — воскликнул я.Когда Петри закончил писать, карандаш выпал из его рук.— Стерлинг, это нужно передать на волю и распространить по всему миру!— Да-да, конечно, не беспокойтесь. Петри!— Бегите скорее к Найланду Смиту, судьба цивилизации зависит от быстроты ваших ног! Нет, стойте, дайте еще раз взглянуть на формулы..Он открыл глаза и еще несколько секунд смотрел на протянутый ему листок. Вдруг лицо его сильно исказилось. Он смотрел на дверь. Я обернулся и увидел мелькнувший силуэт Флоретты.— Кто это, Стерлинг? — жарким шепотом спросил Петри, пытаясь приподняться в постели.— Что вы, Петри? Это — Флоретта. Она вас чем-то напугала?— Не может быть! — шептал, не слушая меня, Петри. — Я брежу? А впрочем, все равно… Бегите, Стерлинг!Я не мог объяснить себе странное поведение своего друга, но времени размышлять не оставалось — Флоретта делала тревожные знаки.— Скорее, скорее, кто-то сюда идет! — прошептала она.Мы вышли и, стараясь ступать бесшумно, двинулись по коридору, держась за руки.— Кто он — Петри? — тихо спросила Флоретта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63