Ветер утих, молитвенная мельница умолкла. Мы свернули за угол, рогатая голова демона внезапно выросла из тьмы. От неожиданности я вздрогнул, но тут же увидел, что это всего лишь чучело быка. Оно стояло у входа в храм, как автомобиль у подъезда, чтобы Майдари или кто-то из его свиты в случае нужды мог воспользоваться им как транспортным средством.
Я провел рукой по вздыбленной распорками бычьей спине. В пальцах остался клок шерсти. «Мы отлично умеем бальзамировать мертвецов, но таксидермисты из нас неважные», — сказал Баабар. Лишь сухой воздух полупустыни предохранял это чучело от окончательного распада.
Скоро мы вышли к отдельно стоящему субургану, который еще издали показался мне странным. Насколько я мог судить в меру своего дилетантизма, он не относился ни к одной из восьми канонических разновидностей. Подойдя ближе и встав спиной к луне, я с удивлением понял, что передо мной не что иное, как громадный, грубо вытесанный из камня фаллос в полтора человеческих роста, священный «лингам» шиваитов, но слишком натуралистичный, чтобы видеть в нем только условный знак творящей божественной силы.
Нижнюю часть глыбы скульптор оставил необработанной, едва наметив эллипсоидные контуры двух ядер, как бы скрытых под естественными складками породы. Столп вырастал из нее, она составляла с ним одно целое и в то же время оделяла его энергией преодоленной тяжести. Выше, однако, не оставалось уже никаких недомолвок. Могучий ствол отвесно вздымался вверх, всей своей каменной мощью готовый раздвинуть, пронзить, распереть, извергнуть.
Я вопросительно взглянул на Баабара. Тот улыбнулся: «Ну как?» «Похож, если вы это имеете в виду».
«Я, — сказал он, — предпочел бы более обобщенные формы, но такова традиция».
Затем я услышал историю о том, как Брюссон тоже поначалу был поражен, обнаружив сходное изваяние в каком-то горном монастыре на границе между Монголией и Амдо. Он обратился к настоятелю и узнал, что года три назад монахи этого хурэ один за другим начали слагать с себя обеты, уходили в окрестные кочевья, женились. Никто не понимал, в чем тут причина, пока не вскрылось, что каждый из ушедших был соблазнен прилетающей с гор дакиней, злым духом в женском облике. Не в силах противиться искушению, монахи с ней совокуплялись, а когда она переставала их посещать, забыть ее уже не могли и покидали монастырь, чтобы в объятиях смертной женщины найти хотя бы слабое подобие пережитых наслаждений.
Возникла опасность, что обитель совсем опустеет. В отчаянии настоятель решил прибегнуть к давно забытому способу, который применялся еще во времена Чингисхана и Хубилая и состоял в следующем: если по ночам дакини обессиливали своими ласками воинов, подолгу вынужденных обходиться без женщин, с вечера посреди походного лагеря ставился вырезанный из дерева мужской детородный орган таких размеров, чтобы эти твари сполна могли удовлетворить на нем свою похоть. Тем самым боеспособность монгольских войск поддерживалась на должном уровне.
Настоятель использовал опыт предков с иными целями, но с не меньшим успехом. Дакиня перестала соблазнять монахов. По утрам они видели на столбе зловонную влагу ее лона, с омерзением отворачивались и продолжали катить колесо учения.
«Здесь были те же проблемы, — сказал Баабар, обводя рукой залитый лунным сияньем безмолвный монастырь. — Я рекомендовал дяде описанный Брюссоном способ, и, насколько мне известно, помогло. Когда слух дошел до Богдо-гэгэна, тот, правда, встретил это в штыки, но дядя убедил его, что тут нет никаких новаций».
Я поинтересовался, действительно ли эти дакини так хороши собой. Баабар ответил, что если смотреть анфас, то да: спереди они имеют вид прекрасных молодых женщин, но задняя половина тела у них отсутствует, все внутренности наружу.
«Фантазия в духе Салтыкова-Щедрина», — сказал я.
«Но прилипчивая, — засмеялся Баабар. — Смотришь, бывало, в Париже на какую-нибудь очаровательную мадмуазель и думаешь: а какова ты, милая, со спины?»
Мы двинулись обратно. «Нет, разумеется, — продолжал он уже серьезно, — в отличие от моего дяди я не смешиваю создания народной фантазии с реальностью, но и не считаю наши древние поверья всего лишь предрассудками. Хотя природа этого явления нам непонятна, эффект налицо. Возможно, такие изваяния представляют собой что-то вроде громоотвода или антенны: они улавливают и отвлекают на себя рассеянные в космосе элементы мирового зла…»
Я пишу эти строки с мыслью о Брюссоне. Кто он? Мистификатор? Или банальный жулик? Или один из «князей ветра», как в Монголии называют безземельных дворян-тайджи? Среди этой публики нередко попадаются любители поговорить о якобы принадлежащих им владениях с призрачными табунами, стадами скота, данниками. В любом случае, на кончике его пера возник целый мир, в котором, оказывается, человек может жить и быть счастлив. Не это ли есть тайная цель каждого пишущего? После разоблачения Брюссон уехал в Канаду, пропал, сгинул, но если даже все его книги будут изъяты из библиотек и сожжены и никто никогда не вспомнит его имени, памятником ему на монгольской земле останется этот бледный известняковый пенис. Я оглянулся на него, когда утром наша колонна выступила из лагеря. В монастыре и около не видно было ни души, лишь тарбаганы, провожая нас, чуткими столбиками стояли возле своих нор. Эти зверьки отличаются неуемным любопытством, как все существа, обитающие под землей. Включая, должно быть, подданных Ригден-Джапо.

29

Опережая события, Иван Дмитриевич сказал, что в тот же вечер в руки ему случайно попал черновик доклада, который Зейдлиц накануне готовил для Шувалова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97