Еще даже и лучше.— А вот не скажи. Пунктуация — это скальпель. Вот тут-то рука мастера и видна бывает. Сразу. А просто так навалять с три короба — это всякий дурак сможет.— Вот и хорошо.— Что «хорошо»?— Вот пусть и валяет. Если ему больше делать нечего.— Кому?— Дураку всякому. Ко мне-то ты чего пристал? И… это… ну на самом деле… извини, конечно, но… оставь прибор в покое, вылезай.— Да ничего я тебе тут не загубил, не волнуйся. И даже наоборот. Я вон… новую директорию создал и даже начал уже в ней работать. За тебя.— Как это «за меня»?— А вот так. Мы с тобой вчера на бильярде играли?— Вроде бы. Я плохо помню.— Вот. Вот поэтому ты мне и проиграл.— Это в бане было?— В бане. Я-то к тому моменту вздремнул уже и… вроде бы и оклемался. А ты нет.— Ну и что ж тут такого? Бывает.— Бывает, — кивнул Андрей Иваныч. — А на что мы играли, помнишь?— На что?— Не помнишь. А играли мы с тобой на книжку. Ты проиграл. С тебя книжка. А долг с игры… это, батенька ты мой, дело святое. И простить его тебе я не в праве. Но поскольку человек я добрый, чувственный, можно сказать, аж до слезливости и люблю тебя как брата, то вот и набросал тут в двух словах некую жизненную концепцию, о которой ты мне вчера, отсвечивая голым задом, полночи талдычил. Не дословно, правда, у меня получилось, но… в общих чертах. И лексика твоя сохранена, большей частью. Просто я изложил покомпактнее. Ты-то все забыл, а я зафиксировал.— Ты чего, Андрей Иваныч, опупел? Какая, на хрен, концепция? Какая книжка? И чего это ты у меня здесь без порток расселся?— Голый я оттого, что душ недавно принял, пока ты спал, а халат у тебя в доме только один — твой. Я его надевать не стал. А говорили мы вчера о том, что хватит тебе в газетенках этих бульварных ерундистикой всякой заниматься — все равно ведь ни славы, ни денег, а напиши-ка ты, братец, книжку. А уж я ее раскрутить сумею, будь уверен. Грех тебе, право слово, с твоими мозгами и дурака валять. Какие-то вы все здесь, в Питере… малахольные. Выгоды своей видеть не хотите. Ну представь: фотку твою на обложку забацаем — «шесть на девять» или даже «девять на двенадцать», а? Известность, почет. А может быть, и бабки. Ну разве плохо?— Сам дурак, — Адашев затянулся сигаретным дымом, потом взглянул на сигарету и брезгливо поморщился.— Не обо мне речь. Мы с тобой вчера водку пили? Пили. Об жизни говорили? Говорили. Не говоря уже об смерти. Ты умничал? Умничал. И очень даже занятно. А у меня сейчас в издательском деле… короче, свой конкретный интерес имеется.— И что дальше?— Как что? Вот я на кон и поставил… ну, если ты проигрываешь, с тебя книжка. Раз уж ты просто так не желаешь. Сначала одна, а там посмотрим.— А если ты?— Если я проигрываю?— Да. Тогда что?— Ничего… — Андрей Иваныч пожал голыми плечами.— Вот так вот мы договорились, да?— Ну да. По-моему, все честно. Ты и проиграл.— Не может такого быть. А во что мы играли?— В «пул».— Тем более. Там же лузы, как… туда на тракторе въехать можно.— Все правильно. Ты и положил четыре шара подряд, прямо с разбивки. А потом у тебя черный упал. Ты и проиграл. Теперь отвечай. Тем более что — повторяю — вон, я твои вчерашние разглагольствования записал своими словами. На всякий случай, для памяти. — Андрей повернулся к компьютеру и щелкнул клавишей.Гурский подошел к нему, встал за спиной, протянул руку к мануалу и вернул текст на самое начало. Прочел.— Чушь какая-то, — сказал он в раздумьи. — Не мог я так говорить. Я вообще фаталист. Что выросло, то выросло. На все Божья воля. Нет. Не мог я такого говорить, разве что пьян был.— Ну-у… это уж… не без этого.— Вот меня и понесло, видимо. Но… вот это вот все, — он постучал пальцем по экрану монитора, — полная белиберда, причем манерная. Сплошное дурновкусье.— Это ты сегодня так говоришь. А вчера рассуждал совершенно иначе. Ты что же — беспринципен по природе своей?— Да. Именно. Я абсолютно беспринципен. В этом мой основной жизненный принцип.— А долг с игры?— Забудь. И вообще… не наезжай, а? У меня и без того башка, как… я не знаю что. Горячая и мягкая. Как жопа.— Фу, как грубо.— А мозгам своим мы и без написания книжек применение имеем. Свое собственное.— Да? И какое интересно?— Всякое. Как карта ляжет.— Ага. То-то у тебя черные шары в лузу валятся.— Бывает. Не без этого. Но чаще все-таки выигрываем.— Ну и ладно. Тебе жить. Я, вообще-то, хотел как лучше. У тебя планы конкретные на сегодня есть?— Да есть дела кое-какие. А у тебя?— Ой… — зевнув, потянулся Андрей Иваныч, — даже уж и не знаю. Я. вроде все уже сделать успел. Так… несколько звонков еще… да и домой поеду. Ну, в крайнем случае, до завтра задержусь.— Давай вот чего, — Гурский задумался. — Давай я тебе ключи оставлю на всякий случай, ты же всяко только вечером поедешь, даже если и сегодня?— Скорее всего.— Ну вот. А я к тому времени вернусь. Заодно и провожу.— А у тебя дела твои надолго?— Трудно сказать. Вряд ли. Мне тут с человеком одним встретиться нужно. С профессором Барановым.— А он кто?— Генетик. Всеми уважаемый.— И зачем тебе?— Да… там материал один занятный может получиться. Мне у него проконсультироваться нужно. По поводу телегонии.— «Теле…» что?— Телегонии.— А это еще что такое?— Потом расскажу, — Александр погасил сигарету и пошел в ванную.Вернувшись в комнату, Адашев-Гурский застал Андрей Иваныча одетым и говорящим по телефону.— А вот и Александр, — сказал Андрей в трубку, — дать его?— Кто это? — спросил Гурский.— Петр, — Андрей Иваныч протянул телефонную трубку, — держи.— Алло, — Гурский приглаживал одной рукой влажные волосы, — привет, Петька. Ты как, жив?— Да вроде… — вздохнул на том конце провода Волков. — Ты там чего делать собираешься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34