А она вроде как отбивается. А? Вот такое вот кино… без звукового, правда, сопровождения.— Занятно.— Дальше еще веселее. Оказывается, это жена Заславского приволокла утром кассету и заявила, что я ее изнасиловать пытался. Не сестру — заметь! — а именно ее, представляешь?— А зачем, не объяснила?— Что «зачем»?— Зачем ее насиловать-то? — удивленно вскинул брови Адашев-Гурский. — Не царское это дело. Тайский массаж, фелацио… ну, пылкая влюбленность, на самый крайний случай, а-акрашенная, так сказать, плотским вожделением предмета, это еще туда-сюда. А так… — Он пожал плечами. — Чушь это все. Нет в ее обвинении правдоподобия. Так можно заявить, что ты у нее кастрюлю холодных макарон на кухне съел. Тайком.— Это мы с тобой так рассуждаем.— Нормально рассуждаем. — Гурский выпил рюмку водки и потянулся к закуске. — А как еще можно рассуждать?— А она рассуждает по-другому. Она же до замужества вместе с сестрой-двойняшкой в парном стриптизе выступала, в ночном клубе. И все вокруг слюни пускали, за бабки. В ее представлении все мужики — козлы, и им от нее только одного и надо. Причем немедленно, как только они ее увидят. Понимаешь? Она всю свою жизнь крутилась среди… короче, это же совсем другая порода людей. Они ж, как зверьки, что ли… у них все иначе. И они считают, что вот это-то как раз и есть нормально. Что у всех остальных такой же взгляд на вещи.— А муж?— А что муж? Он ее, между прочим, именно в этом клубе впервые и увидел. И тут же запал. Душой и телом.— Ну хорошо, и зачем ей это нужно?— Замуж за него?— Да нет, это понятно. Зачем ей на тебя-то поклеп возводить?— Ну-у… муж ласты склеил, фирма ей осталась, как наследнице всего его имущества, так?— Допустим.— Заславский хотел с нами договор заключить, чтобы от бандитской крыши уйти и жить спокойно, нормально работать. Он помер, но мы-то остались? И бумаги кой-какие, которые он с нами подписал, тоже остались. И вот приходит она к нам с этой кассетой и говорит: «А идите-ка вы, ребята, с этой вот такой вот вашей охраной… лесом. И жуйте вы, все вместе, шишки». Имеет право?— Вполне.— Ну вот. Так она и сделала.— А если просто прийти и спокойно от услуг ваших отказаться? Безо всякого цирка?— Можно. Только тогда вопрос возникает: «Почему?» При сегодняшнем раскладе если не под нас, значит, под Чику фирме ложиться придется. Муж-то ее не просто так к нам пришел. Он же нам все выложил.— Да. Не нужны, выходит, ей ваши вопросы.— Ну да. Пришла, кассету сунула и дверью хлопнула. И все.— Выходит, лично ей бандиты милее.— Наверно. Черт ее знает.— Ну ладно, допустим. А этот-то, Борман твой, он что, совсем придурок? Он ей поверил?— Видишь ли… поверил не поверил, не в том дело.— А в чем?— Ну… во-первых, в клиентуре Бюро наше, в общем-то, нужды не испытывает. Работы хватает. Одним больше, одним меньше — не существенно. Кто нам этот Заславский, сват-брат? Чего за его жену переживать, если она под бандитов лечь хочет? Вольному воля. А во-вторых, я же тебе говорил, что… ну нету у нас с Борманом взаимопонимания и обоюдной любви. А тут у него вдруг такой повод меня сха-вать подвернулся. И Деда рядом нет. Ну? Это ж такой подарок судьбы! Ведь если по строгой логике вещей рассуждать, отнеси она эту кассету в менты, да накатай заяву… это же тогда не только мне, это же всей нашей конторе во главе с Дедом такую кучу дерьма разгребать, могут и вообще прикрыть вашу лавчонку.— Эт-та вряд ли. Дед, он все ж таки…— Что?— Видишь ли… тех, кто его контору прикрыть имеет право, ну-у… чисто-юридически… понимаешь…— Что?— Короче, в случае чего, стоит ему только пальцем шевельнуть и… в общем, он их сам прикроет в один момент. Всех вместе и каждого по отдельности. Да так прикроет, что… после этого случайные знакомые их соседей лет десять по ночам от кошмаров вскрикивать будут.— Иди ты?— Вот так.— А он из каких будет? С Лаврентием Палычем, случайно, дружбу не водил?— Нет, Саша, не водил. А вот его учителя расстрелять Лаврентий хотел. Это было.— И что?— Не получилось.— Как это? Чтобы Берия кого-то расстрелять хотел, и у него не получилось? Так не бывает. Не могло так быть.— Было, — кивнул Волков.— Что ж за учитель такой у твоего Деда был? И чему это он его, спрашивается, учил?— Да, собственно, профессии и учил. И звали его Илья Григорич. По фамилии — Старинов. Он вообще-то жив еще. К нему за наукой до сих пор такие люди с поклоном ходят, что… только он не всех принимает.— А Деда твоего принимает? . — А Деда принимает.— Вот ведь, надо же. А чего же он в Москве-то не живет?— Кто?— Дед.— А зачем?— Ну как… командовал бы там… ну я не знаю… чисто ка-анкретно ходом курантов, например, что на Спасской башне тикают. Представляешь? Сколько скажет — столько и прокукарекают. Все бы в его руках было — кому когда чего начинать, а кому вроде бы и это… типа, что, мол… пора бы уже и заканчивать. Время, дескать, твое вышло. Па-а-ашел спать, пока в рыло не схлопотал! А?— Так, видишь ли, Саша… понял я, конечно, твою ловкую иносказательную аллегорию, но ведь вовсе не обязательно для этого в Москве жить. Даже и наоборот.— Наоборот?— Ну конечно. В том-то и дело. Куранты курантами, но ведь еще и другие механизмы имеются. Дистанционного, тэс-скать, управления. И вообще, он питерский, как ты да я. Ты бы в другом городе жить смог бы? Чтобы с тоски не сдохнуть?— Старинов… кто такой, почему не знаю?— Ну и о чем с тобой тогда разговаривать? И кто ты после этого?— А кто я после этого?— Мудак ты, ваш бродь, после этого.— Н-ну… на тако-ое ва-аше заявле-е-ние, — склонившись над столом нараспев произнес Адашев-Гурский, — я бы должен, был, навер-рное, ответить р-разве что левор-рвер-рной пу-у-улей!— Короче, пойди она с этой самой кассетой в менты и накатай на меня заяву, отмываться Деду все равно придется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34