Но царапины и порезы на руках - не
смертельные раны. Может быть, у вас есть другие, которых вы мне не
показали?
"Да, - подумал Кавинант, в очередной раз зевая. - Я смертельно
болен".
Еще не успев коснуться травы, он уже спал.
Когда он стал медленно просыпаться, первое, что он осознал, были
твердые бедра Лены, служившие ему подушкой. Постепенно он узнал и все
остальное - тень дерева, щедро разукрашенную бликами заходящего солнца,
аромат сосен, бормотание ветра, густую траву, касающуюся его, словно
колыбель, звук напева, беспорядочное покалывание, появляющееся и
исчезающее в его ладонях, будто атавизм, - но теплота его щеки на колене у
Лены казалась сейчас важнее всего. В данный момент его единственным
желанием было сжать Лену в объятиях и спрятать лицо между ее ног. Он
подавил это желание, прислушиваясь к ее песне.
Мягким и каким-то наивным голоском она пела:
В душе людской, как хрупкое растение,
Таится красота - чудесное творение...
На свете, между тем, есть разные напасти -
Болезнь, война, злой рок и прочие несчастья.
И все они подстерегают нас,
А случай может каждый час
Отнять у человека мирские все дела,
И мир, и красоту, которая цвела.
И лишь душа, пока она живет,
Хранит цветок, который в ней цветет.
Ее голос как бы укутал его каким-то уютным покрывалом, и ему
хотелось, чтобы это длилось бесконечно. После паузы, полной аромата сосен
и шептания ветерка, Кавинант мягко сказал:
- Мне это нравится.
- Правда? Эту песню сочинил Томал-ремесленник для танца, когда он
венчался с Миойран, дочерью Мойран. Но зачастую красота песни зависит от
того, как ее поют, а я не певица. Может быть, сегодня вечером Этиаран, моя
мать, будет петь для подкаменья. Тогда вы услышите настоящее пение.
Кавинант не ответил. Он лежал неподвижно, желая лишь одного - как
можно дольше покоить голову на этой подушке. Покалывание в ладонях,
казалось, побуждало его обнять Лену, и он лежал, не двигаясь, наслаждаясь
возникшим желанием и сомневаясь, хватит ли у него мужества его
осуществить.
Потом она вновь запела. Мелодия казалась знакомой и в ней
прослеживался шелест темных крыльев. Внезапно Кавинант понял, что мелодия
напоминает ему ту, под которую еще совсем недавно в его мозгу крутилась
песенка о золотом мальчике.
Он шел по тротуару к офису телефонной компании - название "телефонная
компания" было золотом написано на двери, - чтобы оплатить свой счет.
Резко оторвав голову от колен Лены, Кавинант вскочил на ноги. Туман
ярости заволок его сознание.
- Что это за песня? - требовательно и хрипло спросил он.
Озадаченная, Лена ответила:
- Никакой песни. Я просто пыталась придумать мелодию. Это плохо?
Выражение ее голоса успокоило Кавинанта - она говорила так
непринужденно, с таким огорчением, вызванным внезапной вспышкой его гнева.
Ее слова подействовали на него расслабляюще, и туман рассеялся.
"Не имею права, - думал он. - Я не имею права так набрасываться на
нее".
Протянув руки, Кавинант помог девушке встать. Он попытался даже
улыбнуться, но его неуправляемое лицо могло лишь состроить гримасу.
- Так куда мы теперь пойдем?
Лицо ее вспыхнуло, затем обида постепенно исчезала из ее взгляда.
- Странный вы, Томас Кавинант, - сказала она.
Криво усмехнувшись, он ответил:
- Я не знал, что это настолько плохо.
Мгновение они стояли, пристально глядя друг другу в глаза. Потом, к
его удивлению, Лена вспыхнула и отняла свои руки. Когда она вновь
заговорила, в ее голосе слышалось какое-то новое волнение.
- Мы пойдем в подкаменье. Вы увидите мою мать и отца.
Она весело повернулась и побежала по долине.
В своем беге она была тоненькой, легкой и грациозной, и Кавинант
смотрел на нее, погруженный в размышления о странных новых чувствах,
просыпающихся в нем. У него появилось неожиданное ощущение, что эта Страна
может с помощью каких-то чар помочь ему освободиться от собственной
импотенции, обрести какое-то второе рождение, которое останется с ним даже
после возвращения к нему сознания, после того, как Страна и все ее
безумные события потускнеют и перейдут в небытие полузабытого сна. Такая
надежда не подразумевала того, что Страна должна быть настоящей физической
реальностью, не зависимой от его собственного сознания, бесконтрольных
сновидений. Нет, проказа была неизлечимой болезнью, и если он не умер в
случившемся с ним происшествии, то ему придется смириться с этим фактом.
Но сон мог излечить другие несчастья. Мог. И Кавинант направился вслед за
Леной, покачиваясь на ходу и чувствуя прилив сил в венах.
Солнце уже опустилось достаточно низко, чтобы половина долины
оказалась укрытой тенями. Кавинант увидел, что бегущая впереди Лена
сделала ему знак рукой, и он ускорил шаг, с наслаждением чувствуя под
ногами пружинящий мох. Ему казалось, что он каким-то образом вырос, стал
выше, словно целебная грязь сделала нечто большее, чем просто вылечила его
порезы и царапины. Приближаясь к Лене, он вдруг рассмотрел то, чего не
заметил раньше, - изящество ее ушек, обнажавшихся, когда порыв ветра
взметал вверх волосы, нежную девичью грудь, тонкую талию и округлые бедра,
вырисовывающиеся под тонкой тканью ее туники. Когда он смотрел на нее,
покалывание в ладонях усиливалось.
Девушка улыбнулась ему, потом продолжила идти вдоль ручья к выходу из
долины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28