Быстро! Нелли принесла граненые стаканы. Гиви тотчас же наполнил их коньяком.
– Да что ты в самом деле! Пусть каждый пьет, как ему нравится! – заговорил Кукури, до сих пор не проронивший ни одного слова.
– А я никого не вынуждаю, мой дорогой! Не хочешь – не пей… Вы пьете? – обратился Гиви ко мне.
– Конечно!
– Хвалю! Ну так выпьем! За ваш приезд, за наше знакомство!
Он одним духом опорожнил свой стакан. Я медленно тянул коньяк.
– …с его стороны! – донесся до меня обрывок фразы. Я допил коньяк, поставил стакан и прислушался.
– Почему нечестно? – спросила Вита.
– Потому! Да еще в центральной прессе! – ответил Гела.
– О чем они? – спросил я Гиви.
– А, так… Один наш друг, Гурам, опубликовал в центральной газете критическую статью…
– О чем?
– Так. Обо всем.
– Не понимаю.
– Ну, как тебе сказать… Обо всем. О том, что девочки стали пить и курить, о том, что находятся среди нас, грузин, паршивые овцы, спекулирующие в Москве цветами… О взяточничестве… И о том, что человека, который, получая сто рублей оклада, покупает машину и строит дачу, не спрашивают – откуда, мол, у тебя такое добро… В общем, пишет обо всем этом… Да ну их, давай выпьем! А ты читал?
– Читал!
– Да? И вы читали? – спросила меня Вита.
– Да, читал.
– Понравилась статья?
– Очень!
– Вот видишь! Он того же мнения! – обернулась она к Геле.
– Нашла у кого спрашивать! Авторитет! – проговорил Анзор.
– Выносить сор из избы, позорить собственный дом – это, по-вашему, честно? – спросил меня Гела.
– Конечно! – ответил я.
– И ты так думаешь? – обратился он к Вите.
– А ты хочешь, чтобы все думали по-твоему? – отпарировала она.
– Недостатки есть и у других, однако об этом никто не кричит! – глубокомысленно заявил Анзор.
– Тем хуже для них! – вмешалась Мзия.
– Не обязательно сообщать всему миру, что у меня в доме есть урод, – сказал Гиви. – Вот я, например, имею машину, дачу, деньги. Кому это мешает? Я еще и другим помогаю. Что, плохо?
– А откуда у тебя все это? – спросила Мзия.
– От родного отца!
– А у него откуда? Ты не интересовался?
– Поди поинтересуйся! А мне – наплевать!
– Не об этом речь… Что да откуда – об этом все сами расскажут в свое время. На допросе… Тут дело в другом: в любви к родине! – сказал Кукури.
– По-твоему, Гурам не любит родину? – спросила Вита.
– Ничего себе любовь – позорить родину на весь свет! Ведь хорошего у нас больше, чем плохого. Так зачем писать именно о плохом?!
– Будет вам, привязались к одной статье! – вмешалась Дадуна. – Вот наш Джако любит родину, потому и пошел защищать ее! Ясно и просто!
– Значит, он любит родину сильнее, чем я? – спросил Гела, горделиво озираясь. Все заулыбались.
– Выходит, так! – изрек Анзор.
– Вот что я вам скажу, – начал я, стараясь не смотреть в сторону Анзора: один вид этого откормленного бугая вызывал во мне отвращение. – Болтать о родине и любви к ней может каждый… Родину нужно любить на деле… И то, что я раньше называл любовью к родине, это вовсе не любовь… Любовь к родине – это, оказывается, нечто другое.
– А что же, по-вашему? – поинтересовался Гела. Я вместо ответа спросил:
– Вы какую родину любите?
Гела смешался, заерзал в кресле, потом задумался и спокойно сказал:
– Я люблю родину красивую, чистую, по крайней мере, хочу, чтобы она была такой… Я приветствую все прекрасное и ненавижу все плохое!
– Ненавидите?
– От всей души!
– А что вы собираетесь делать с этим плохим?
– По крайней мере, я не выставляю его напоказ всему миру, как сделал это Гурам. И не бью себя в грудь – дескать, мы во всем виноваты. Вот еще! Кто-то кого-то убил, кто-то кого-то ограбил, – я-то тут при чем? Пусть каждый заботится о себе!
– Конечно, вывешивать грязное белье – некрасиво. Но если сперва выстирать его, а потом уже вывесить – что тут плохого?
– Я не прачка! Я поэт!
– Я бы предпочел, чтобы вы были прачкой! Анзор привстал.
– Сиди! – сказал ему Гиви. – Если спорить, так спорить.
– Да ты не знаешь… Осточертели нравоучения этого идиота… Тогда он отравил нам прекрасный вечер и вот теперь…
– Вас в армии научили такой любви к родине, генерал? – съязвил Гела. О, с каким удовольствием я запустил бы в него вот этой хрустальной вазой!
– Да, в армии! – ответил я спокойно.
– Так объясните, какую же родину любите вы?
– Такую, какая она есть!
– Точнее?
– Всякую: хорошую и плохую. Такую, какая она есть. Понятно?
– Джако, как же так? – удивленно спросила Дадуна.
– А вот так! Родина, как сказал один писатель, это не кекс с изюмом – изюм мне, а остальное кому-то другому! Нет, любишь родину – люби ее всю, целиком: с коркой, с начинкой, с изюмом, со всеми потрохами, понимаете? Родина одна, и любить ее надо такую, какая она есть! И еще: больной, скрывающий от врача свой недуг, умирает!
От волнения у меня пересохло во рту. Я быстро налил себе коньяк.
– Не надо, не пей! – Дадуна рукой прикрыла стакан. Я встал.
– Тост за родину? – спросил Анзор.
Я молча достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги.
– Стихи? – ужаснулась Дадуна.
Все, кто помнил мои первые стихи, дико заржали. Я выждал минуту и, когда в комнате наступила тишина, начал:
– «Дорогая мама!
Получил посылку и письмо. На письме пятна. Ты плакала, да? Зачем, мамочка? Чего ты беспокоишься? Ведь не на войне же я! Вот пройдет этот год, и я вернусь. А живу я очень даже хорошо. Сыт, одет, обут. Кино, танцы. Каждое воскресенье хожу в город. Под боком и море, и горы. Да, тут все вместе – горы, долины, море, зима, весна, лето, осень. Друзья и командиры у меня замечательные. И все меня любят и уважают. Я – отличник боевой и политической подготовки. Правда, шпиона еще не поймал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56