Лодка Автандила Джакели плывет к берегу.
Автандил Джакели благодарен тебе, Али Хорава!
Пархоменко и Луговой спали мертвецким сном. Я прилег, не раздеваясь, на койку. В висках стучала кровь, в ушах звенело. Я закрыл глаза, и тотчас же передо мной возникла вереница знакомых образов. Они приближались, удалялись, смешивались. Потом на миг видение исчезло, и вдруг завертелась, закружилась знакомая карусель, только вместо фарфоровых слонов сейчас все, и я в том числе, сидели в лодках. Бушующее море подбрасывало нас на страшную высоту, лодки исчезали в пенящихся волнах, вновь появлялись, вновь взлетали на гребне огромных волн и так без конца…
Мать… Отец… Або… Дед… Дядя Ванечка… Дадуна… Феридэ… Щербина… Мевнунэ… Они поднимались высоко, до звезд, потом, сорвавшись, метеоритами падали вниз и исчезали в морской пучине. И вот на огромной волне осталась лишь моя лодка… Волна подбросила ее высоко, так высоко, что меня обдало теплом мерцающих звезд. Я протянул руки, желая схватить хоть одну из них, и тут лодка провалилась подо мной, и я остался один в небе с протянутыми к звездам руками… Объятый ужасом, я зажмурился, и долго потом ветер носил меня на своих крыльях в одной бездонной пустоте от одной звезды к другой, и везде нас встречали безмолвие и холод погасших жизней, а ветер все носился в поисках звезды, которой он мог бы доверить мою жизнь и мою судьбу…
Феридэ стояла в саду и осторожно перекладывала мандарины из подола в большую плетеную корзину. Я подошел к ней и, не здороваясь, присел рядом с корзиной на землю. Покончив с делом, она отряхнула платье и села. Теперь между нами была полная мандаринов корзина. Феридэ начала очищать мандарины.
– Я ухожу сегодня в полдень, – сказал я. Она не ответила.
– Вчера ночью Али Хорава взял меня в море.
– Пошла саргана, – проговорила она.
– Да, пошла саргана, только он вышел в море не за рыбой. Феридэ насторожилась. Я молчал.
– Что же ему понадобилось? – не выдержала она.
– Али Хорава – умный человек. Он знает все. – Я умолк. Пальцы Феридэ нервно мяли и разрывали мандариновую кожуру.
– Али Хорава сказал, – продолжал я, – что Феридэ – совесть села и дочь села, что я еще слишком молод для того, чтобы любить Феридэ, что я должен перебороть себя и уехать отсюда без Феридэ…
Покончив с мандарином, Феридэ подняла с земли и начала ощипывать обломок ветки. Молчание длилось несколько минут.
– Али Хорава был и у меня, – заговорила наконец Феридэ.
– Чего он хотел? – спросил я, чувствуя, как сердце подступает к горлу и начинает шуметь в висках.
– Али Хорава хочет, чтобы Феридэ была счастлива. Он знает, что ты хороший парень, что ты сирота, что ты очень еще молод, и он боится, что тебе не осилить мою любовь…
– А ты? Ты тоже боишься? – спросил я, замерев в ожидании ответа.
– Да. Боюсь. – произнесла Феридэ после долгого молчания. Я облизнул пересохшие губы, машинально потянулся к неочищенному мандарину. Кисловатый сок возвратил мне дар речи.
– Почему, Феридэ?
– Не знаю, Авто…
– Что еще сказал Али Хорава?
– «Если ты любишь этого парня, если ты уверена, что он не может жить без тебя, – заклинаю тебя богом, иди с ним, будь ему добрым другом и хранителем». Вот что сказал Али Хорава…
– Что же ты? Что ты ответила? – Голос мой задрожал.
– Я? Я ответила… – Феридэ заломила руки, взглянула на меня полными слез глазами. – Уходи, Автандил Джакели, иди своей дорогой. Не мучай меня…
– Феридэ! Я не знаю, что ты и Али Хорава называете настоящей любовью… Я знаю одно: никого, никогда я не любил и не полюблю сильнее тебя… И жить без тебя я не могу!
– Слушай, парень, что тебе от меня нужно? Пожалей меня! Вот уже год нет мне покоя и сна!.. Или ты хочешь, чтоб я спалила все и бросилась в море? Сжалься надо мной!.. Уходи!..
– Если ты меня не любишь – скажи об этом сама! Другим я не поверю! Скажи мне сама – «Авто, я не люблю тебя!» – и я уйду… Сейчас же уйду!..
– Уходи, Авто… Если ты любишь меня – уходи…
Я встал и без слов направился к воротам. Выйдя на дорогу, я оглянулся в последний раз: Феридэ сидела на том же месте, зарывшись головой в колени. Плечи ее вздрагивали…
У нас на заставе – неписаный закон: в честь каждого увольняющегося устраивать торжественный обед. Разумеется, так было и в день моего ухода. На кухне приготовили отменный обед, сварили винный кисель. Меня, наряженного в парадную форму, усадили за офицерский стол. Было произнесено три тоста: за наши Вооруженные Силы, за нашу заставу и за меня. В ответном слове я торжественно поклялся быть до конца верным присяге и по первому же зову Родины стать бок о бок со своими боевыми друзьями на защиту границы. Потом я попрощался с ребятами и получил по пинку от каждого.
Настал черед офицеров. Королев и Павлов, улыбаясь, крепко пожали мне руку. Наконец я подошел к Чхартишвили.
– Уходишь, бичо? – спросил он и потрепал меня по щеке.
– Ухожу, товарищ майор!
– Что ж, иди. Удерживать не стану, да и не удержишь тебя… Ну, давай попрощаемся! – Он обнял меня за плечи, расцеловал. – Будь счастлив, мой мальчик!
– Спасибо, товарищ майор!
– Зубов! – крикнул Чхартишвили, направляясь к канцелярии. – Выводите «виллис»!
– Товарищ майор! – догнал я Чхартишвили.
– Что тебе, Джакели?
– Разрешите обратиться!
– Ну, ну, в чем дело?
– Просьба у меня к вам…
– Выкладывай!
– Отдайте мне Мерабчика!
– Кого?
– Мерабчика, медвежонка нашего!
– Как это – отдать?
– Разрешите взять его с собой!
– Куда, Джакели, домой?
– Товарищ майор, скоро зима, я знаю, Зудов велит зарезать его к Новому году… А я возьму медвежонка, сдам в Батумский зоопарк… Прошу вас, товарищ майор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56