следуя за пажом, прошептал Ла Моль, – как сказал Вергилий Марон: «Et vera incessu patuit dea» Настоящую богиню видно по походке (лат.)

.
– Что же вы? – спросил юный паж.
– Иду, иду, простите, – отвечал Ла Моль. Паж прошел вперед, спустился этажом ниже, отворил одну дверь, потом другую и остановился на пороге.
– Подождите здесь, – сказал он.
Ла Моль вошел в галерею, и дверь за ним затворилась.
Галерея пустовала, только какой-то дворянин прогуливался взад и вперед и, видимо, тоже кого-то поджидал.
Вечерние тени, спускаясь с высоких сводов, окутывали все предметы таким густым мраком, что молодые люди на расстоянии двадцати шагов не могли разглядеть один другого.
Ла Моль пошел навстречу этому дворянину.
– Господи помилуй! – подойдя к нему совсем близко, тихо сказал он, – ведь это граф де Коконнас.
Пьемонтец обернулся на шум шагов и стал разглядывать Ла Моля с неменьшим изумлением.
– Черт меня побери, если это не господин де Ла Моль! – вскричал он. – Тьфу, что я делаю?! Ругаюсь в доме короля! А впрочем, сам король ругается, пожалуй, еще похлеще, и даже в церкви. Итак, мы оба в Лувре?
– Как видите; вас провел господин Бэм?
– Да! Очаровательный немец этот господин Бэм. А кто провел вас?
– Господин де Муи... Я ведь говорил вам, что гугеноты тоже немало значат при дворе... Что ж, повидались вы с герцогом де Гизом?
– Еще нет... А вы получили аудиенцию у короля Наваррского?
– Нет, но скоро получу. Меня привели сюда и попросили подождать.
– Вот увидите: нас ждет роскошный ужин, и на этом пиршестве мы окажемся рядом. А случай и в самом деле странный! В течение двух часов судьба все время сводит нас... Но что с вами? Вы как будто чем-то озабочены?
– Кто, я? – вздрогнув, спросил Ла Моль, все еще словно завороженный видением, представшим передним. – Нет, я не озабочен, но самое место, где мы находимся, вызывает у меня целый рой мыслей.
– Философических размышлений, не так ли? И у меня тоже. Как раз когда вы вошли, мне вспомнились уроки моего наставника. Граф, вы читали Плутарха?
– Еще бы! – с улыбкой отвечал Ла Моль. – Это один из самых любимых моих авторов.
– Так вот, – серьезно продолжал Коконнас, – по-моему, этот великий человек не ошибся, сравнивая наши природные способности с ослепительно яркими, но увядающими цветами и видя в добродетели растение бальзамическое, с невыдыхающимся ароматом и представляющее собой лучшее лекарство от ран.
– А разве вы знаете греческий, господин де Коконнас? – спросил Ла Моль, пристально глядя на собеседника.
– Я-то не знаю, но мой наставник знал и усиленно советовал мне побольше рассуждать о добродетели, если я буду при дворе. Это, говаривал он, производит прекрасное впечатление. Так что, предупреждаю вас, – по этой части я собаку съел. Кстати, вы не проголодались?
– Нет.
– А мне казалось, что в «Путеводной звезде» вас очень соблазняла курица на вертеле. Ну, а я умираю с голоду.
– Вот вам, господин де Коконнас, отличный случай применить к делу ваши доводы в защиту добродетели и доказать преклонение перед Плутархом, ибо этот великий писатель говорит в одном месте: «Полезно упражнять душу горем, а желудок – голодом» – Рrероn esti ten men psuchen odune, ton de gastera limo askeyn».
– Вот как! Вы, стало быть, знаете греческий? – с изумлением воскликнул Коконнас.
– Честное слово, знаю! – ответил Ла Моль. – Меня мой наставник выучил.
– Черт побери! Ваша карьера обеспечена, граф: с королем Карлом вы будете сочинять стихи, а с королевой Маргаритой говорить по-гречески.
– Не считая того, что я могу говорить по-гасконски с королем Наваррским, – со смехом добавил Ла Моль.
В эту минуту в конце галереи, ведущей к покоям короля, отворилась дверь, раздались шаги, и из темноты стала приближаться тень. Тень приняла очертания человеческого тела, а тело принадлежало командиру стражи – господину Бэму.
Он посмотрел в упор на молодых людей, чтобы узнать своего, и жестом пригласил Коконнаса следовать за собой.
Коконнас помахал Ла Молю рукой.
Бэм провел Коконнаса до конца галереи, отворил дверь, и они очутились на верхней ступеньке лестницы. Тут Бэм остановился, огляделся и спросил:
– Каспатин де Гогоннас, фы где шивет?
– В гостинице «Путеводная звезда», на улице Арбр-сек.
– Карошо, карошо! Эта два шаг от сдесь... идить скоро-скоро фаш гостиниц. Ф этот ночь... Он снова огляделся.
– Так что же в эту ночь? – спросил Коконнас.
– Так ф этот ночь, – ответил он шепотом, – фы ходить сюда с белый крест на фаш шляпа. Пароль для пропуск пудет – «Гиз». Те! Ни звук!
– А в котором часу должен я прийти?
– Когта фы услышить напат.
– Напат? – переспросил Коконнас.
– Напат, напат: пум! пум! пум!..
– А-а, набат!
– Я так и скасал.
– Хорошо, приду, – ответил Коконнас и, поклонившись Бэму, отправился восвояси, втихомолку рассуждая сам с собой:
«Что все это значит и какого черта будут бить в набат? Э, да не все ли равно! Я остаюсь при своем: этот господин Бэм – очаровательный немец. А не подождать ли мне графа де Ла Моля? Да нет, не стоит: он, может быть, останется ужинать у короля Наваррского».
Коконнас пошел прямо на улицу Арбр-сек, куда его как магнитом притягивала вывеска «Путеводной звезды».
В это самое время в галерее отворилась другая дверь, со стороны покоев короля Наваррского, и к Ла Молю подошел паж.
– Вы – граф де Ла Моль? – спросил он.
– Он самый.
– Где вы живете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32