— Робин, преклоните колена!В день святого Георгия я сделала его рыцарем Ордена Подвязки. Ни один театральный злодей не выглядел таким красивым, таким дерзким, таким коварно-улыбчивым, как он в тот день в Виндзоре, одетый с ног до головы в царственный синий бархат, в синих атласных чулках, обтянувших великолепные икры, в алой перевязи, рассекшей грудь, словно любовная рана.Виндзор, место, где мы нашли себя и Друг друга.— Робин, читайте!Документ был длинный, на латыни, со множеством печатей и лент, но Робин мгновенно ухватил его смысл.— О, миледи, о, моя миледи!Я сделала его лордом-наместником замка. Целуя мои ноги, он поклялся быть мне лордом и наместником, моим в этой жизни и в той — но теперь он сам был лорд и хозяин замка.И еще я подарила ему дом, маленькую усадьбу всего из двадцати комнат, притулившуюся под холмом в Кью, земли, чтобы получать с них доход, и людей. Он должен был жить так, как пристало лорду. А поскольку я не могла с ним расстаться, то поселила его в соседних со своими апартаментах, чтобы часто его посещать или приглашать к себе на завтраки и ужины. Вообразите, как негодовал герцог Норфолк! И как возросла его ненависть к Робину!
Он проводил со мной все часы, когда я бодрствовала, однако между нами сохранялась почтительность, трепетная неуверенность. Мы словно стали чужими — чужими и влюбленными, разумеется, но все же чужими. Он, всегда такой смелый и самостоятельный, теперь обращался ко мне со всякими пустяками.— Ваше Величество, мне нужен управляющий в поместья, который вел бы мои дела, — как вам этот человек?— Джон Форестер к услугам Вашего Милостивого Величества.Я взглянула на посетителя. Странно, что Робин не нашел никого получше. Землистое лицо, каменные глаза и, судя по всему, крутой нрав старого солдата и душа судебного исполнителя.— Однако решайте сами, Робин, — сказала я, — это ваш слуга, и, если вы ему доверяете, вам незачем спрашивать моего разрешения.И больше не задумывалась об угрюмом, Форестере.А и задумалась бы — что бы это изменило? И все же мне было приятно, что Робин обратился ко мне, спросил моего совета, что он живет ради моего одобрения — как я жила ради него! Ради него я одевалась, ездила верхом, танцевала, пела, играла и, даже читая, думала только о нем.Я старалась, несмотря на множество дел, совершенствоваться в греческом и латыни. И хотя я ежедневно занималась испанским и итальянским, чтоб свободнее общаться с послами, древние языки влекли меня куда больше. Эскам, который по-прежнему был при мне, не удивился, когда я отодвинула Плиния и попросила взамен Овидия или Катулла. «Да, все лучшие поэты когда-нибудь да воспевали любовь! Но, если ваша милость позволит, я бы почитал Мелеагра или несравненную Сафо, певицу Лесбоса». Звучным, хорошо поставленным голосом он продекламировал:
Эрос вновь меня мучит истомчивый - Горько-сладостный, необоримый змей.
Сколько радости черпала я в общении с Эскамом, сколько утешения дарил он мне своими щедрыми выдержками из древних, пока старость и ухудшившееся здоровье не заставили его удалиться на покой; и сколько же радости черпала я в общении с Робином, даже в мыслях о нем…
Но в каждом, Эдеме обитает свой змей, нет радости, которая не таила бы в себе боль.Я знала, что Робин потратил часть подаренных мною денег на то, чтобы перевезти жену ближе ко двору. Сесил, у которого тоже были свои «глаза и уши», проследил, чтобы мне донесли. Заботами Норфолка, который запустил слух в нашу придворную лужу, зная, что он обязательно доплывет до меня, я узнала и место — Кумнор в Оксфордшире, где Робин поселил также и своего управляющего, молчаливого, угрюмого Форестера вместе со слугами и приказом держать ее взаперти.Меня это смущало. Зачем сажать ее под замок?Значит, она — пленница, птичка в клетке, потому что он залетел в небесные выси и не хочет обременять свой полет грудастой сизаркой-женой?Почему я думала о ней? Ведь ее существование оставалось для меня нематериальным. Мало того, она оказывала мне услугу: никто не мог заподозрить Робина в том, что он из корыстных целей добивается моей руки. Он женат, я думаю о замужестве, больше и говорить не о чем.Однако образ Эми по-прежнему преследовал меня. Я видела ее ясно, как днем, ее маленькое тело и полуоткрытый рот, этот враждебный взгляд исподлобья, пухлые смуглые груди и облако рыжих волос.Почему он никогда о ней не говорит?И еще хуже: почему я сама не решаюсь вызвать ее призрак?Потому что она не уйдет. Она будет жить, она будет нас преследовать. Ибо она жива, она не призрак, она — реальная женщина, а значит, и реальная угроза моему спокойствию.И все же я не заговаривала о ней.А жизнь шла своим чередом. Чем щедрее я одаривала Робина, тем больше совет настаивал на моем замужестве. Что мне отвечать?Пока я медлила, кое-кому надоело ждать.Однажды в присутствии новый посол, епископ Квадра де Авила, толстый, гладкий князь испанской церкви, разодетый в алое и черное, вручил свои верительные грамоты и попросил разрешения обратиться.— Говорите, ваше преосвященство.У него был приятный, ласкающий слух выговор.— Его Священное Католическое Величество король Испанский приветствует свою возлюбленную сестру. Ее Светлейшее Императорское Величество королеву Англии, и просит пожелать ему счастья по случаю помолвки.— Помолвки?— С французской принцессой.С сестрой короля и золовкой Марии! Значит, теперь и Филипп обернулся против меня?Я затрепетала:— Хороша же была любовь вашего хозяина ко мне, если он не утерпел подцепить принцессу, хотя мог заполучить королеву!Де Квадра развел руками и зашевелил пухлыми смуглыми пальчиками, каждый из которых красноречиво выражал всю глубину его сожалений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55