подобных воинов эти края не видели с тех пор, как Юлий Цезарь привел из Рима свои легионы. И все эти войска готовы вторгнуться в Англию!— Как остановить Испанию, задержать ее войска, умерить ее амбиции, выпустить ей ветер из парусов? — стонала я в совете и за его стенами — это было мое утреннее приветствие и вечерняя молитва.Робин смеялся:— Что, если предложить Вашему Величеству прожект с участием Хоукинса? Похоже, лорды и купцы, вложившие в него свои средства, изрядно обогатились.— Ox, прожектеры…Передо мной в Присутственном покое и дальше в прихожей толпились просители — разношерстная публика со свитками пергамента наготове, и среди них, разумеется, множество бредящих золотом прожектеров — все они в мечтах чеканили золото, спали на золоте, ели золото, даже испражнялись золотом. Но этот Хоукинс…— Из Плимута? Мореход?Робин кивнул.— Дайте ему денег, миледи, отправьте его в Америку, откуда испанцы везут свое золото, — вы и сами обогатитесь, и королю Испанскому насолите, — убеждал он. — Только одно: дайте, кроме денег, пушки. Ему надо вооружиться до зубов, чтобы на английских скорлупочках проскочить мимо испанских галионов и утереть нос вашему бывшему зятю!Я любила его за эту непочтительность — за эту дерзость! Хоукинс был мне известен, его советы пошли на пользу нашему флоту. Но деньги, деньги, деньги…— Сколько, Робин? — спрашивала я недовольно. — И чтобы все было тайно, пусть никто не знает о нашем участии…Он сверкнул белозубой улыбкой — это уж, мол, само собой.— Доверьтесь мне, сладчайшая миледи, доверьтесь мне!
Однако Шотландия постоянно была рядом, постоянно тянула за ноги, пока не затащила нас всех в свое первобытное болото. Ни Софокл, рыдала я при полуночных свечах, ни другой древний сочинитель не придумал бы истории трагичнее; боги обратили нас в актеров, зло суфлировало, страсти раскрутили сюжет. И с самого начала, с первой нити Судеб, в центре драмы была Мария.О, она прикидывалась невинной, словно десятилетняя девственница, этакое дитя, только что из пеленок. Но судите сами по ее поступкам. Она сыграла на руку всем, кто говорит, что власть женщины, мол, противна законам Божеским и человеческим, подтвердила все, что говорилось против «чудовищного правления женщин», отбросила нас на сто, нет, на пятьсот лет назад! Женщина, похвалявшаяся своей властью над мужчинами, не сумела совладать с одним!«Король», как по-прежнему называли несчастного Дарнли, стал чужаком жене и ребенку.— Он не соизволил появиться даже на крестинах собственного сына! — возмущался герцог Бедфорд.— Грязный забулдыга! — назвала его Мария перед всем двором, и только вмешательство графа Босуэлла помешало Дарнли ее ударить.А затем на празднестве гражданских чиновников в степенном городе Эдинбурге он вышел, как все полагали, справить нужду.Нужду! Да, свою собственную грязную нужду; сбежавшиеся на женский крик люди обнаружили его в прихожей, где он насиловал королевину фрейлину. Мария поклялась, что он ей больше не муж. А вскорости обострилась его болезнь, он испражнялся и мочился кровью, его лихорадило, по телу пошла красная сыпь, и все поняли, что Господь покарал его за похоть.И вдруг Рандольф сообщает, что Мария простила беспутного супруга, примирилась с ним, уговорила переехать в ее дом в Кирк-Филд, да еще и пообещала, как только сойдут язвы, допустить на свое ложе. И, уложив его в постель, в комнате над своей, она вдруг решила, что не может спать здесь и должна вернуться в Холлируд.Дальнейшее вам известно: горестная повесть, как и история убийства Эми, трижды облетела мир.Перед самым закатом сильнейший взрыв разнес дом в щепки. Дом — но не его обитателя.Тело Дарнли нашли ночью в полях, он был голый, задушенный, рядом с ним лежали шуба и длинная веревка. Бедный глупец, он увидел или услышал, что идут враги, с помощью слуги вылез в окно, попытался бежать, был пойман и убит.Мария приготовила для меня целую повесть о якобы проведенном расследовании, отправила ее в Англию с самым быстрым гонцом: коронер возложил всю вину на призрачного негодяя Nemo, господина Никто.Но глаза и уши Сесила и мои собственные гонцы оказались честнее и проворнее. «Убийцами были люди Босуэлла, и все знают, что королева с ним в связи», — сообщал торопливый шифр; так что мои упреки достигли Эдинбурга раньше, чем Мариину ложь довезли до Лондона.«Мадам, — с ледяной холодностью писала я, не „дорогая сестра, Ма Chere Soeur“, как обычно, настолько я была зла, — я лишилась бы права называться вашей верной сестрой и другом, если бы не побуждала вас защитить свою честь и без всякого лицеприятия покарать тех, кто оказал вам эту услугу!»Однако я писала и знала: она не последует моему примеру, когда после гибели Эми я отослала моего лорда и начала тщательное, долгое расследование. И она сделала как раз наоборот! Отец Дарнли возбудил иск против графа Босуэлла, обвинил его в смерти сына. Однако в день слушания путь в суд ему преградили четыре тысячи Босуэлловых земляков — с горскими саблями и кинжалами наголо, с ножами в зубах, они орали и глумились над стариком. А вскоре стало ясно, как далека Мария от того, чтобы выбраться из обступившего ее кромешного мрака.Падение ее все ускорялось. Однажды во время верховой прогулки ее подстерег — «похитил», как позже уверяла она, — все тот же Босуэлл.Она отправилась с ним в замок, и здесь он взял ее — силой, на этом она впоследствии строила свою защиту, — и они стали любовниками. Через две недели она вышла за него замуж, и вся Шотландия под предводительством Морея, Марииного единокровного брата, взялась за оружие.«Они не затем убивали Дарнли, чтобы получить графа Босуэлла в качестве лэрда и короля, — писал в своей депеше Рандольф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55