О нынешнем Великом визире этого не скажешь — вонючий старикашка, дрожит от страха, как бы брат не помер, — ведь после кончины султана Великого визиря, согласно обычаю, казнят. И поскольку мой братец — добряк и слабак, а Великий визирь — ничтожество, то властью, как ты сам понимаешь, Абдулла, подлинной властью обладают янычары, а Черногорец у них главный, и этим все сказано.— В могущественной турецкой империи власть в руках янычар? Но янычары — не турки, — заметил Петр. — В странном мире вы живете, принц.— Он, наш мир, мне опротивел, — сказал принц, — и поэтому я хочу принять крещение. Вчера, когда султан тебя так возвысил, ты еще небось до дома не дошел, а тут уже все было решено — и не в твою пользу. Черногорец заявил братцу, что не ручается за своих людей, если раб, только-только извлеченный из зловонной ямы, то есть ты, станет личным советником Его Величества, и этого было довольно: братец признал, что янычары для него важнее, чем твой разум и правдолюбие. Мне жаль тебя, потому что ты сразу мне приглянулся и у меня сложилось впечатление, что нам вместе предстоит еще кое-что сотворить на этом свете.— У меня возникло такое же ощущение, принц, — со вздохом проговорил Петр.— Но ничего не попишешь, кол тебе уже уготован, — сказал Мустафа. — А предлог, если захочется, всегда легко найти. Черногорец вчера посылал к тебе своих людей изъять братнин халат, однако ты был настолько умен, что не отдал его; да это не важно, они придумают что-нибудь еще. Так что поторопись, окрести меня.— Даже если бы я хотел удовлетворить вашу странную прихоть, принц, я не могу этого сделать, ведь я не священник, — сказал Петр.— Но ты христианин, — сказал Мустафа.— Вчера, — возразил Петр, — я твердо и, надеюсь, убедительно объяснил Его Величеству, что я не христианин, поскольку себяим не чувствую, а с христианским учением не согласен, и вы, принц, присутствовали при этом.— Именно это и сделало христианство притягательным в моих глазах, — сказал Мустафа. — Ты христианин, поскольку крещен, и все же позволяешь себе вслух заявить: я не чувствую себя христианином, поскольку с христианским вероучением не согласен. Я слушал, как ты говорил, и в душе ликовал: вот то, что нужно, сказал я себе, это для меня самая правильная религия. Ты не боишься ада?— Не боюсь, потому что в него не верю, — ответил Петр.— Вот видишь, а я боюсь, потому что я мусульманин, — сказал принц. — Но вот когда я перестану быть мусульманином и обращусь к религии, которая позволяет человеку сомневаться в существовании ада, тогда и я не буду бояться. Как там у вас в Европе скликают на молитву? У вас есть муэззины?— Нет, — сказал Петр. — Но у нас есть колокола, их звон слышен намного дальше, чем пенье муэззинов.Принц огорчился.— Странно и неприятно. А когда начинают звонить, все становятся на колени и молятся?— Ничего подобного.— Даже в Риме, где живет ваш папа?Петр улыбнулся.— По-моему, если бы на римской улице кто-нибудь вдруг грохнулся на колени и стал молиться, это вызвало бы всеобщее любопытство.— Зачем же тогда у вас звонят?— Собственно, цель колокольного звона, — сказал Петр, — созывать людей в костел.— И каждый обязан туда идти, как только начинают звонить?— Зачем же, — сказал Петр, — Посещение костела — дело, я бы сказал, добровольное. Хочешь — иди, не хочешь — сиди дома.Принц Мустафа захлопал в ладоши, захлебываясь от восторга.— Вот это вера, вот это мне по душе! — воскликнул он, и на его маленьком бледном личике вспыхнул яркий румянец. — Хочешь — иди, хочешь — сиди дома. А кому захочется, тот может сказать, как ты: оставьте меня в покое, я не верю ни в ад, ни в рай, и даже в Бога не верю. А наши должны все вместе повторять изречения из Корана, читать Коран и даже, когда справляют малую нужду, должны следить, как бы не капнуть на себя, ведь это значит — совершить смертельный грех и не попасть на небеса, так что мусульманство преследует нас даже в отхожем месте. Абдулла, окрести меня.— Но отчего вы настаиваете на этом, принц, отчего? — почти в отчаянье воскликнул Петр. — Если вы не чувствуете себя правоверным мусульманином, то почему хотите стать христианином? Почему не атеистом?— Что это такое — атеист?— Ну, это, к примеру, я, — сказал Петр.— Но ты христианин, — торжественно произнес принц. — Так скорее, скорее окрести меня.— Я уже сказал вам, что я не священник.Принц прищурил левый глаз, и лицу его сообщилось выражение пронырливого всезнайства и озорства.— Не думай, что я совершенно ничего не знаю о вашей вере, — сказал он. — Наш капудан-и дерья, Главный адмирал Мехмед Али-паша, перед тем как перейти в нашу веру, был христианином, а дефтердар-эфенди, Хранитель сокровищ Абеддин — иудеем, и если даже он чего-то не знает о христианстве, значит — того и вообще не стоит знать. Я их обо всем расспрашивал, потому что мысль сделаться тайным христианином родилась у меня в голове вовсе не на пустом месте и никак не в тот момент, когда ты стоял перед братцем и распускал павлиний хвост. Ты только утвердил меня в том, что мое намерение правильное, но думать об этом я начал уже давно, много раньше, с той поры, когда узнал невероятное, а именно то, что ваши женщины ходят голышом.— Голышом? — удивился Петр.— Да, — неуверенно подтвердил принц, явно обеспокоенный. — А что, разве не правда, что ваши женщины не закрывают себе лицо? Этим, Абдулла, ты бы очень меня огорчил.— Да, наши женщины не закрывают себе лиц, — сказал Петр.— Ну вот видишь! — торжествующе воскликнул принц.— Но в остальном, кроме лица, — продолжал Петр, — тела наших женщин закрыты платьями.— Это не важно! — сказал принц. — Главное, у них голые лица:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115