Он снова улегся на соломенное ложе и проспал до утра как убитый. ДОПРОС В ЗАСТЕНКЕ Итак, молодой плейбой Марио Пакионе окончательно выбыл из игры, а Петр Кукань сдержал свое честное слово и не предпринимал больше попыток к бегству, так что эскорт без каких-либо дальнейших осложнений добрался до Парижа, точнее говоря — до Сент-Антуанских ворот, а оттуда — до Бастилии, находившейся от них совсем рядом; капитан де Тревиль, счастливый гладким окончанием этой проклятой экспедиции, которую поначалу, отправляясь в путь со своими кадетами, ошибочно посчитал легкой прогулкой, передал узника и его имущество кастеляну Бастилии и, прежде чем — как он полагал — исчезнуть из жизни Петра, на прощанье пожал ему руку.— Желаю счастья, господин де Кукан, — произнес он. По своей солдатской простоте он не сообразил, что передать человека за решетку самой неприступной в мире тюрьмы и при этом пожелать ему счастья — несколько цинично. Но Петр, который успел полюбить капитана, не рассердился. Впрочем, когда рана на голове зажила и таким образом путешествие без потерь завершилось, Петр ощутил новый прилив сил, и к нему возвратились былая предприимчивость и чувство оптимизма, так что даже побег из мрачной крепости с ее семью башнями, мощными рвами и падающим мостом при некотором везении не казался ему невозможным. В благоустроенной, со всеми удобствами тюрьме, размещавшейся во втором этаже восточного крыла Бастилии, Петр провел несколько спокойных дней, стараясь ни о чем не думать и ничего не опасаться, а просто ждать дальнейших событий. Еду ему приносили три раза в день, кушанья были превосходные, вполне достойные временного прибежища принцев королевской крови. После девяти часов утра его регулярно навещал цирюльник — побрить узника, сделать ему массаж лица, привести в порядок кудри и ногти, так что за весьма короткое время Петр не только обрел свой прежний вид, но даже стал еще более привлекательным. Кастелян прислал ему множество замечательных книг, и среди них — «Утешение философское» Боэция, которое очень его увлекло, ибо автор сочинил его в тюрьме перед казнью, как говорят, необычайно жестокой, так что из его предсмертного творения Петр извлек такой назидательный смысл: даже если все закончится самым печальным образом и он, Петр, не выберется из своих трудностей живым, все равно не следует огорчаться, ибо люди для того и выдумали философию, чтоб до самого последнего мгновения утешаться сознанием, что их личное поражение — ничто в сравнении с мудрым величием вечности.Абсолютную тишину, в которую была погружена крепость, нарушали только мерные шаги стражников во дворе под его окном.Но однажды за ним пришел наряд швейцарцев в голубых мундирах и расшитых золотом шапках; пока они связывали ему за спиной руки, цирюльник подправил волну его кудрей, пинцетом выдернул торчавший из брови волосок, осмотрел маникюр.— Куда вы меня ведете? — спросил Петр у офицера, командовавшего швейцарцами, когда они по широкой винтовой лестнице спускались в подземелье.— В застенок, на допрос, parbleu Черт побери (фр. ).

, — произнес офицер как нечто само собой разумеющееся.У Петра свело судорогой живот и по спине пробежал холод.— Тогда зачем же цирюльник пекся о моей внешности, прическе и маникюре, если я направляюсь туда, где такие мелочи ничего не значат?— В Бастилии таким мелочам придают большое значение, — ответил офицер. — Ее застенки посещают представители самых утонченных придворных кругов, которые любят смотреть на мученья допрашиваемых. Для этой цели они пропитывают свои носовые платки специальными духами, которые называются torturon, «муколон», — говорят, они обладают свойством отбивать запах паленого человечьего мяса. Для дам и господ с утонченной нервной системой делают особые вкладыши, которыми они затыкают себе уши, если допрашиваемый слишком сильно кричит, — c'est la mode Такова мода (фр. ).

. Вы, сударь, наверное, издалека, коли не знаете таких вещей.Помолчав, офицер добавил:— Следите за собой, сударь, и держитесь твердо, потому что допрос будет вести сама королева-регентша, а она не терпит мужчин, которые молят о пощаде. Вы как? Боитесь?— Что до мучений, то не знаю, — ответил Петр. — Но мой отец страданий не боялся. В этом отношении я, наверное, в какой-то мере его стою.— Это было бы славно, — сказал офицер швейцарцев. — Тогда у Ее Величества вы останетесь на хорошем счету.Королева-регентша оказалась рослой, приятной на вид матроной с лицом гладким, словно вылепленным из масла, с мягкими накрашенными губами и спокойными близорукими глазами, которым она помогала лорнетом в золотой оправе с перламутровой рукояткой. Ее венценосную голову, частью прикрытую маленьким вдовьим чепчиком из черного шелка, обрамлял высокий воротник, который в Испании разрешалось носить лишь членам королевской фамилии; весь из белых кружев, воротник был спереди открыт и развернут на всю ширину королевских плеч, а сзади поднят веером чуть ли не до макушки. Ее удивительно маленькие нежные руки, холить которые королеве, как известно, помогали косметические перчатки герцогини Дианы из Страмбы, у запястий были обхвачены прозрачными зубчатыми манжетами, сшитыми из той же кружевной ткани, что и испанский воротник. Она ждала своего необычного узника, сидя в обитом дорогой тканью кресле, в широкое пространство которого меж двумя боковыми ручками едва-едва втиснулся ее необъятный зад с крутыми бедрами. Сбоку от нее на стуле, обтянутом золоченой кожей, сидел мальчуган с хмурым скучающим взглядом и едва пробивающимся пушком усов под носом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115