Блез мельком заметил Анну, прижавшуюся к стене позади, её широко раскрытые глаза неотрывно глядели на него. Звук трубы стал ещё громче. Просто не верилось, что человеческие легкие могут обладать такой силой.
— Под знамя!
У Блеза вдруг дрогнуло сердце. Ей-Богу, это не одинокая труба. Еще одна гремит в вестибюле, двумя этажами ниже.
— Сир, вы слышите?
— Слышу ли я! Клянусь святой Барбарой! Я не глухой и не умер… О! Решился наконец?
Один из врагов метнулся вперед. Кольцо нападающих сузилось. Но сейчас, продолжая биться, напрягая последние силы в рукопашной, Блез прислушивался с надеждой; он услышал, как внизу на лестнице поднялся лязг оружия, покатился вал новых голосов:
— Франция! Франция!
Пот заливал ему глаза. Он едва разглядел, что произошло. Нападающие исчезли, словно растаяли, теперь его окружали другие лица. Человек в полном латном доспехе откинул забрало и опустился на одно колено перед королем.
— Благодарение Богу, сир, мы пришли не слишком поздно! Клянусь моей душой, труба Франциска последние четверть лиги несла нас, как на крыльях. Все ли благополучно с вами, ваше величество?
— Благополучно — и ещё более благополучно оттого, что я вижу вас, господин маршал. И благодарю вас всех, господа.
Повернувшись к Блезу, король крепко сжал его плечо:
— Что касается вас, господин де Лальер… едва ли уместно, чтобы король Франции был в столь неоплатном долгу у одного человека.
Блез вытер глаза рукавом:
— Я исполнил свой долг, сир, но, в конечном счете, это Пьер де ла Барр известил обо всем маршала и спас нас обоих.
— Так где же он? Ему стоит лишь назвать награду, которую он желал бы получить.
Поднялся крик — все звали де ла Барра. Кто-то помчался на поиски — но юноша исчез.
Глава 54
Страх, о котором говорила Рене, не давал покоя Пьеру все время, пока он выполнял свою миссию в Фере. После возвращения он сразу же кинулся разыскивать её, вместо того чтобы принять участие в бою, в котором солдаты де ла Палиса сразу же стали одерживать верх.
Не найдя её в доме, он спустился к тому месту, где они расстались. И здесь обнаружил её у самой воды. Вначале он даже испытал облегчение: возможно, она выбежала сюда, когда начался бой, возможно, потеряла сознание? Он наклонился, позвал её по имени. Она не шелохнулась. И тогда он, объятый ужасом, коснулся её головы — и отдернул руку.
— Рене, милая! Любовь моя!
Нет, нет, конечно, она не могла умереть. В лунном свете она выглядела так, будто просто спала…
И все же ему пришлось поверить в то, во что невозможно было поверить.
Он поднял её и на руках понес в дом. Как рассказывали очевидцы, это выглядело так, словно мертвый нес мертвую. Он что-то говорил, но это не был его голос. Он всего лишь спросил, в какую комнату её можно отнести; и, когда ему указали маленькую комнату в башне, где стояла узкая кровать, он уложил её, тщательно расправив складки белого с серебром платья. Зажег свечи, которые ему принесли, и поставил их у головы и у ног Рене. И наконец, опустившись на скамью рядом с ней, уставился в пустоту.
По-видимому, он не замечал тех, кто входил, не видел и Блеза, который стоял рядом с ним, положив руку ему на плечо, в печали, слишком горькой, чтобы её можно было выразить словами. Он не видел де ла Палиса, когда тот зашел в комнату, чтобы произнести молитву. Он не понимал, что приходил король и ушел потом, так и не произнеся ни слов утешения, ни обещаний награды.
Он ничего не видел вокруг, кроме мира, простертого между свечами, — своего потерянного мира.
Наконец — это ошеломило всех — он поднял глаза на Анну Руссель, которая стояла по другую сторону кровати. Она тоже, казалось, ничего не замечала, кроме лица Рене, такого мирного при свечах.
— Миледи, — сказал он, — я буду вечно обязан вам, если вы сможете найти для мадемуазель, моей любимой, вуаль, такую, как надевают невесты… Это возможно? Я обещал ей.
— Да, — ответила Анна. — Я найду.
И покинула комнату; глаза её были так же пусты, как у Пьера.
Вернувшись через некоторое время, она принесла с собой длинную полосу золотых кружев, которыми накануне вечером восхищался король, — кружев, привезенных с Востока на венецианской галере. Потом, заботливо накрыв ими голову Рене, она легкими прикосновениями тщательно уложила складки в великолепную фату, которую могла бы надеть и принцесса крови.
— Довольны ли вы, сударь?
Он стоял молча. Потом взял руку Рене.
— Правда ведь, она прекрасна, миледи? Правда, она прекрасна?
— Не может быть прекраснее.
Он держал руку Рене, губы его шевелились, но Блез видел, что он произносил не молитву. Он шептал:
— Я, Пьер Луи…
Еще некоторое время он держал её руку в своей. Потом вдруг рухнул на колени и, закрыв лицо руками, уронил голову на кровать.
Так они его и оставили.
А в другой комнате, на первом этаже, король и де ла Палис стояли у кушетки умирающего де Норвиля. Изворотливый до последней минуты, он ускользал от них; и глаза их были суровы, а губы плотно сжаты. Над ним не удастся учинить королевское правосудие на большой площади в Лионе в назидание прочим негодяям. Помехой тому будет смерть. Однако, может быть, он заговорит, прежде чем умереть…
Де Норвиль отослал дворцового капеллана, которого позвали для совершения последних таинств (ибо в этом нельзя было отказать даже последнему негодяю — такой отказ считался смертным грехом).
— Нет, нет, дом Тома, — прохрипел он, — не утруждайтесь. Я могу дурачить других, но не себя…
И король нашел в этом некоторое утешение. В конце концов, ад — неплохая замена большой площади в Лионе, и пребывание там тянется дольше. Теперь, стоя рядом с ла Палисом, он смотрел в лицо де Норвиля, все ещё красивое, когда его не искажала гримаса боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162