Если Штюрмер, то выдать Хвостова царю и получить его место в правительстве Штюрмера. Чтобы не помешать людям Труфанова и создать «алиби» себе самому, он решил убрать от Распутина Комиссарова и его агентов. Хвостову он сказал, что делает это для облегчения планов убийства, а Комиссарову поручил, упрекнув Распутина за тайные поездки, которые делают охрану невозможной, все же проститься с ним дружески.Белецкий имел все козыри на руках, но, как человек хотя и хитрый, но нерешительный, он в конце концов перехитрил самого себя. «Дело Ржевского» — при необычайной болтливости его участников — скоро из достояния Белецкого стало общим достоянием. Ржевский еще до поездки в Норвегию рассказывал своему компаньону по клубу журналистов В. В. Гейне, что получил важное задание от Хвостова, показывал ордер на иностранную валюту, хвастал, что у него будут большие деньги, — теперь, напуганный угрозами Белецкого об аресте, он бросился к Гейне за советом. В тот же день, 4 февраля, Гейне рассказал все Симановичу, а тот Манасевичу-Мануйлову. Тот уже слышал о попытке убийства от самого Распутина на вечере у Снарского, но принял за поэтическое преувеличение его слова: «Вот видишь — моя рука: вот эту руку поцеловал министр, и он хочет меня убить». Теперь же, получив известия от Симановича, Мануйлов немедленно, в 12 часов ночи, позвонил Штюрмеру, у которого на 8 февраля был назначен доклад царю.— Милейший Алексей Николаевич Хвостов… в роли убийцы. Это напоминает водевиль! — воскликнул Штюрмер, который, по словам Мануйлова, «отнесся к этому крайне недоверчиво: говорил, что это фантазия и, верояно, — как он сказал, — какие-нибудь жидовские происки и шантаж против Хвостова, который ненавидит жидов». Не обещая, что он доложит царю, Штюрмер на следующий день попросил все же привести ему Симановича и после разговора с ним поручил Мануйлову негласно расследовать дело и допросить Гейне и жену Ржевского.С начала поездки Ржевского Хвостов и Белецкий старались чаще и самым дружеским образом встречаться с Распутиным, чтобы не вызвать подозрения у него. По-видимому, о планах убийства он впервые услышал от Снарского, вслед за тем последовал уход Комиссарова — обрадовавшись возможности развязаться с Распутиным, он не только не простился с ним «дружески», но «по-русски обратился и очень неприлично отозвался о дамском обществе», затем Распутин получил покаянное письмо совсем потерявшего голову Ржевского, услышал подробный рассказ Симановича — и двинул в бой «тяжелую артиллерию».«6 февраля 1916 года звонит телефон из Царского Села, — показывал генерал Беляев, помощник военного министра, ведавший контрразведкой, — и Вырубова мне заявляет, что императрица Александра Федоровна желает со мной переговорить… Это было в первый и единственный раз, что она меня вызвала. Я был очень смущен». Еще более смущен он был, когда в тот же вечер в Царском Селе Вырубова, «страшно нервная дама… с костылем», сообщила ему, что на Распутина собираются сделать покушение и она просит его предотвратить это. Вслед за тем вышла императрица и сказала, что она очень привязана к Вырубовой, жалеет ее и что очень хотела бы ей помочь. На следующий день, допросив Симановича, Беляев с двумя контрразведчиками ломали головы, то ли как охранить Распутина, то ли как уклониться от этого, как было получено известие об аресте Ржевского. Срочно арестовать Ржевского и сделать у него обыск приказал Белецкий, увидев, что вся история выплывает наружу, — уже ходили слухи, что Распутин убит. При обыске у Ржевского было обнаружено неотправленное письмо к Хвостову и приобщено к делу, что вызвало ярость министра, считавшего, что жандармы обязаны были доставить ему это письмо в зубах". Вместо этого Белецкий доставил ему на подпись проведенное через Особое совещание постановление о высылке Ржевского в Сибирь за незаконную торговлю литерами. Ржевский был выслан 27 февраля — но это было только завершением разыгравшейся «на верхах» борьбы.Штюрмер как опытный бюрократ скорее всего не стал бы сам докладывать об этом деле царю, но тот, приехав 8 февраля из ставки для торжественного открытия Думы, сразу же узнал от царицы о готовящемся покушении на «нашего Друга». Вырубова, заехав к Штюрмеру, вместе с письмом Ржевского Распутину передала высочайшее повеление начать расследование, и Штюрмеру не оставалось ничего другого, как выполнять его. «Теперь… будут разбирать», — сказал Распутин филерам 9 февраля. Штюрмер сам опросил Хвостова и поручил следствие своему старому приятелю Гурлянду, который оттер Манасевича-Мануйлова и убедил Ржевского изменить первоначальные показания о подготовке убийства на показания, что он ездил купить рукопись Илиодора. Возможно, Гурлянд действовал в интересах Хвостова, с которым тоже был в приятельских отношениях, возможно, выполнял указания Штюрмера, который боялся, что версия о «министре-убийце» подорвет в глазах общества позиции всего правительства, во всех случаях Гурлянд не хотел «выносить сор из избы». Версия о «покупке рукописи» и была доложена Штюрмером царю.Хвостов рвал и метал, считая, что Белецкий подстроил ему ловушку. Тот возражал, что Хвостов сам сделал ошибку, не посвятив его в суть проблемы, хотя он и докладывал ему несколько раз о деле Ржевского. Хвостову предстоял 10 февраля доклад у царя, он нервничал, и Белецкий уверял его, что арест Ржевского в интересах самого Хвостова, подтверждая отсутствие связи между ними. Он предложил Хвостову, чтобы честно и решительно покончить со всем, подать государю составленный по филерским сводкам доклад о Распутине и тем самым «откровенно раскрыть его величеству глаза на личность Распутина и на рост антидинастического движения из-за него».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96