На первый взгляд, по содержанию они не имеют между собой ничего общего, следовательно, в анахронизмах виноваты не переписчики; следовательно, мы имеем дело с фальсификацией:
«Сент галленские сказки удивительно напоминают сообщения, считающиеся исторически достоверными. По Ноткеру, мановением руки Карл Великий срубал головы крошечным, величиной с меч, славянам. По анналам Эйнхарта, при Вердене этот же герой в одночасье уничтожил 4500 саксов. Что, по-вашему, правдоподобнее?»
Встречаются, однако, еще более поразительные анахронизмы: например, «Истории из купальни с пикантными подробностями» могли выйти только из-под пера человека, знакомого с исламским Востоком. А в одном месте мы встречаемся с описанием водных ордалий («божьего суда»), содержащим прямой намек на инквизицию.
Ноткеру известна даже «Илиада» Гомера, что Балдауфу кажется совершенно абсурдным. Смешение гомеровских сцен с библейскими в «Деяниях Карла Великого» наталкивает Балдауфа на еще более смелые выводы: поскольку большая часть Библии, в особенности Старого Завета, тесно связана с рыцарскими романами и «Илиадой» – можно предположить, что возникли они примерно в одно время.
Подробно анализируя во втором томе «Истории и критики» греческую и римскую поэзию, Балдауф приводит факты, от которых вздрогнет любой неискушенный любитель классической древности. Он находит множество загадочных деталей в истории «выплывших из небытия» в XV веке классических текстов и подводит итог: «Слишком уж много неясностей, противоречий, темных мест в деле открытий гуманистов пятнадцатого века в монастыре Сент Галлен. Разве это не удивительно, если не сказать: подозрительно? Странное дело – эти находки. И как быстро изобретается то, что хочется найти». Балдауф задается вопросом: не «изобретен» ли Квинтилиан, следующим образом критикующий Плавта (т. X, 1): «музам приходилось говорить на языке Плавта, а им хотелось говорить на латыни». (Плавт писал на народной латыни, что для II века до н. э. было абсолютно немыслимым.)
Упражнялись копиисты и фальсификаторы в остроумии на страницах вымышленных ими произведений? Кто знаком с творчеством «рыцарей Карла Великого» с их «римскими» поэтами от Эйнхарда, тот оценит, как забавно вышучивается там классическая древность!
Балдауф обнаруживает в произведениях античных поэтов черты типично немецкого стиля, совершенно несовместимого с античностью, как, например, аллитерации и конечные рифмы. Он ссылается на фон Мюллера, который полагает, что Казина-Пролог Квинтилиана также «изящно зарифмован».
Это касается и прочей латинской поэзии, – говорит Балдауф и приводит поразительные примеры. Типично немецкая конечная рифма была введена в романскую поэзию лишь средневековыми трубадурами.
Подозрительное отношение ученого к Горацию оставляет вопрос, был ли знаком Балдауф с трудами Гардуэна, открытым. Нам кажется невероятным, чтобы маститый филолог не читал критику французского исследователя. Другое дело, что Балдауф в своей работе решил исходить из собственных посылок, отличных от двухсотлетней давности аргументов ученого иезуита.
Балдауф выявляет внутреннюю взаимосвязь между Горацием и Овидием и на вопрос: «как можно объяснить очевидное взаимовлияние двух античных авторов» сам же отвечает: «кому-то это вовсе не покажется подозрительным; другие, рассуждая, по меньшей мере, логично, предполагают наличие общего источника, из которого черпали оба поэта». Далее он ссылается на Вёльфлина, который с некоторым удивлением констатирует: «классические латинисты не обратили друг на друга внимания, а мы приняли за вершины классической литературы то, что на самом деле является позднейшей реконструкцией текстов людьми, чьих имен мы, возможно, никогда не узнаем».
Балдауф доказывает использование в греческой и римской поэзии аллитерации, приводит в пример стихотворения немца Муспилли и задается вопросом: «откуда аллитерация могла быть известна Горацию». Но если в рифмах Горация обнаруживается «немецкий след», то в написании чувствуется влияние уже сформировавшегося к средним векам итальянского языка: частое появление непроизносимого «н» или перестановка гласных. «Впрочем, в этом, конечно же, обвинят нерадивых переписчиков!» – заканчивает пассаж Балдауф (с. 66).
«Записки о галльской войне» Цезаря также «буквально кишат стилистическими анахронизмами» (с. 83). О последних трех книгах «Записок о галльской войне» и трех книгах «Гражданской войны» Цезаря он говорит: «Всем им свойственна одна и та же однообразная рифмовка. То же относится к восьмой книге „Записок о галльской войне" Авла Гирция, к „Александрийской войне" и „Африканской войне". Непостижимо, как можно считать авторами названных сочинений разных людей: человек, обладающий мало-мальским чувством стиля, тотчас узнает в них одну и ту же руку».
Фактическое содержание «Записок о галльской войне» производит странное впечатление. Так, слишком уж кельтские друиды у Цезаря похожи на египетских жрецов. «Удивительный параллелизм!» – восклицает Борбер (1847 год), на что Балдауф замечает: «Античная история полна подобными параллелизмами. Это – плагиаты!» (с. 84).
«Если бы трагические ритмы гомеровской „Илиады", конечные рифмы и аллитерации принадлежали к обычному арсеналу античной поэзии, то они бы непременно упоминались в классических трактатах о поэтическом мастерстве. Или выдающиеся филологи, зная про необычные приемы, хранили свои наблюдения в тайне?» – продолжает иронизировать Балдауф.
В заключение я позволю себе еще одну пространную цитату из его труда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94