какое впечатление эта иллюстрация производит на Рабиновича?
Никакого впечатления. Рабинович явно не понимал.
Следователь повторил вопрос:
– Не напоминает ли вам чего-нибудь эта картина? И вообще, не будете ли вы любезны объяснить нам значение этого символа?
Рабинович признался, что ничего не понимает и видит эту картинку впервые в жизни.
– В первый раз? Тогда вы, может быть, прочтете пару строк - и вам станет ясно?
Он бы с удовольствием сделал это, но (при этом Рабинович почему-то покраснел)... не может, к сожалению, прочесть...
– Почему?
– Потому что я по-еврейски читать не умею! Чиновники были поражены...
– Вы не умеете читать по-еврейски?!
– Ни читать, ни писать, ни говорить!
Если бы Рабинович оказался чудовищем с семью пальцами на руках и ногах, он и тогда не произвел бы на следователей более сильного впечатления, чем последним заявлением. Как же так? Еврей, изучающий историю "ритуала", "догматы", лично участвующий в выпечке мацы, пляшущий с хасидами, имеет наглость уверять, что не знает еврейского языка! Ни читать, ни писать, ни говорить?! Ну и ну! Хорош гусь! С ним придется, видать, повозиться!..
Следователь поднялся с места, поправил пенсне и обратился к помощнику:
– Обвиняемый заявляет, что не знает еврейского языка. Ни писать, ни читать, ни говорить не умеет!
Слово "обвиняемый" Рабинович услыхал впервые. Стало быть, он-то и есть обвиняемый? В чем же его обвиняют? Уж не в ритуальном ли убийстве? Рабинович понял, что вляпался в какую-то нелепую, им самим сочиненную, трагикомедию. Но не это его смутило. Он знал, что достаточно будет ему назвать свое настоящее имя, чтобы все это гнилое "обвинение" рассыпалось в праx... Ему казалось несравненно более важным то, что люди с серьезным видом городят обвинительный вздор на основании смехотворных показаний и в то же время упускают из виду подлинных преступников! Неужто же его сегодняшние разоблачения не вразумили их? Ведь это - неглупые люди, ищущие правду? Неужто они не захотят сбросить со своих глаз пелену бесстыдной лжи о "ритуале"?..
Занятый своими мыслями, Рабинович даже не слыхал заключительного слова следователя, убеждавшего "обвиняемого" бросить "ломать комедию" и проникнуться мыслью, что чистосердечное признание ничего, кроме пользы, не принесет единоверцам Рабиновича.
– Почему мы, например, открыто говорим о наших сектах? - сказал в заключение следователь.
Но вся тирада была впустую, Рабинович заявил категорически, что сообщил всю правду и другой правды не знает.
И, уверенный в своей правоте, Рабинович с поразительным хладнокровием отнесся к сообщению следователя о том, что его для его же пользы переводят в тюрьму, где у него будет возможность подумать, поумнеть и понять, что "настоящую правду" нельзя заменить фантастическим вымыслом...
Глава 41
НЕРВНАЯ ГОРЯЧКА
Бетти и сама не могла бы припомнить, что с ней было на другой день после памятной ночи...
Все пережитое пронеслось над ней ураганом и промелькнуло, как тяжелый, гнетущий сон...
Смутно припоминала она, что ее куда-то возили, что-то ей говорили, о чем-то спрашивали... Она, кажется, отвечала... Много лиц прошло перед ее глазами. Говорить она не могла. Какой-то клубок застрял в глотке, не давая возможности ни говорить, ни плакать.
Она грохнулась на стул и, вместо того чтобы плакать, расхохоталась. Хохотала она громко и безудержно до тех пор, пока хохот не перешел в рыдание...
И это не принесло облегчения. Наоборот, еще сильнее сжалось сердце. Хотелось рвать на себе волосы, колотить кулаками по голове...
– Тронулась барышня! - решил надзиратель.
– Тронулась! - подтвердил второй. И рассказал, что она ни за что не хотела выйти из подвала до тех пор, пока за ней не пришли двое надзирателей. - Ясно, тронулась!
– Сами вы тронулись! - произнес чей-то приятный голос. Кто это сказал? Ах, да! Тот старик с добрыми серыми глазами в белом мундире...
Этот старик произвел на Бетти сильное впечатление: она почуяла в нем человека, способного понять и посочувствоватъ ей.
Ей хотелось обо всем рассказать ему... Но она не могла произнести ни слова.
Человек встал. Взял ее руку. Пощупал пульс. Провел рукой по голове и попросил ее успокоиться... И говорил он таким добрым отеческим голосом...
– Не видите разве, что девушка больна? Доктора!
Ее куда-то везли... И на улице пахло гелиотропом и йодоформом...
***
Протекция - великая сила!
Давид и Сарра обегали весь город, подняли на ноги богатых родственников и хозяев. Были нажаты все пружины, и в конце концов дознались, что задержанную дочь Шапиро поутру перевезли в больницу. Но в какую именно?
Поднялась новая беготня по городу из одной больницы в другую. В каждой больнице Сарра чуть ли не на коленях умоляла сказать ей, где ее дочь.
Наконец, после долгих мытарств, удалось установить, что Бетти находится в еврейском госпитале.
Помчались туда. Да, действительно, Бетти находится здесь. Но сейчас к ней никого нельзя пускать. Утром - пожалуйте!
– Нельзя никак? Да ведь я - мать!
– Двадцать раз "мать"! Нельзя, и кончено!
– Господи, и что за люди! Ни капли жалости!
Вдруг Сарра увидала своего домашнего врача. Она обрадовалась ему, как отцу родному:
– Как хорошо, что вы здесь! Моя Бетти тут, больная! А меня не пускают к ней! Где это слыхано? Где это видано? Мать!
– Ш-ш-ш! - зашипел доктор. - Не кричите, не шумите!
– Что значит - не кричать? Не шуметь? Когда моя Бетти, мое дитя...
– Ваша Бетти, ваше дитя... Знаю! Я как раз от нее иду. Она больна, но опасности никакой нет. Нечего кричать и шуметь. Ваша дочь не на улице, а в больнице! А больница - не такое место, куда каждый может приходить и скандалить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77