Королева Франции, по крайней мере в первые годы, жила очень изолированно, была очень зависимой и очень слабой, разве что король обратит на нее внимание, такое тоже иногда случалось, и окружит ее настоящим вниманием и заботой.
Но союзника в своем супруге она находила далеко не всегда. Часто король проявлял безразличие, неучтивость и ради нее не прерывал своих связей, если таковые у него имелись. Случалось, что он с самого ее появления навязывал ей общество своей возлюбленной. Так, Генрих IV, чтобы сразу заставить официально признать свою двойную семью, представил Марии Медичи Генриетту д'Антраг в следующих выражениях: «Эта женщина была моей возлюбленной и теперь желает быть вашей покорной служанкой». Вероятно, грубость мало смущала современников доблестного Беарнца. Случалось, королеве предписывалась жизнь втроем даже в течение медового месяца, и она была вынуждена делить с конкуренткой не только жизнь с королем, но и все почести. Король афишировал свои связи с бесстыдством, которое могло вызывать лишь отчаяние. Дело заходило еще дальше: он смешивал легитимную семью и незаконное сожительство. Молодой Людовик XIII воспитывался вместе со своими сводными братьями на коленях у возлюбленных собственного отца. Эруар, врач молодого принца, оставил своеобразную хронику, и сегодня поражающую своей игривостью, о взаимоотношениях дофина и маркизы де Верней, об играх, служивших им любимым времяпрепровождением.
4 апреля 1603 года: «Она надела ему на шею цепь, он этим гордится; глядя в зеркало, кладет руку ей на грудь, а потом целует кончики своих пальцев. Она накрывает его своим платком, он снимает его, а потом дотрагивается до нее, как и прежде… Маркиза часто засовывает руку ему под платье. Он забирается на кровать своей кормилицы, где она играет с ним, часто засовывая руку ему под одежду».
Между тем окружение не дремало и не всегда доброжелательно судило об этих ребячествах. Послушаем Эруара еще раз.
7 июля 1604 года: «Он не допускает ничего сверх того, что маркиза (де Верней) касается его сосков. Его кормилица пыталась его наставить, говоря: „Месье, не дозволяйте никому касаться ни ваших сосков, ни чего другого, или вам это отрежут“».
Дофин никогда не проявлял терпимости или снисходительности к любовным похождениям своего отца и иногда выражал ему свою досаду в весьма крепких выражениях. Мадам дез Эссар только что родила от короля дочь. Маленький дофин, когда ему сообщили, что у него появилась еще одна сестра, пришел в ярость и отказался признать ее, ибо «она вышла не из утробы маман». А новоиспеченную мать он выставил: «Это блудница, я не могу ее любить». Что до своих незаконнорожденных братьев и сестер, которых он на своем детском языке называл «фефе», то он никогда не желал их признавать и со знанием дела классифицировал их в зависимости от степени своего презрения. Вандом, сын Габриэль д'Эстре? «Сучья порода». Верней? «Еще одна сучья порода». Порядок следования пород? «Сначала моя, потом фефе Вандома, потом фефе Шевалье, затем фефе Вернея и, наконец, маленького Море. Этот последний для меня просто смешон…» Ему досталась похвала, достойная того «уважения», с которым дофин относился к его матери, графине де Море, с забавной напыщенностью он называл ее «мадам де Фуар». Король же, напротив, никогда не скрывал своего расположения к незаконному потомству.
Когда Генрих IV женился, Мария Медичи втянула его любовницу маркизу де Верней в своеобразные гонки, в курьезные соревнования по плодовитости, так что для фаворитки стало делом чести рожать в том же ритме и с такой же регулярностью, как королева. Наконец, в 1601 году Мария подарила королю дофина, а Верней, не теряя времени, тоже произвела на свет сына, «которого король любил и лелеял, называл своим сыном и общался с ним больше, чем со своим законным ребенком, о котором он говорил, что в нем преобладает порода Медичи: такой же чернявый и толстый, как они. Королеву уведомили об этих высказываниях, и она много плакала». Это предпочтение, выражаемое сыну любви, непомерно раздуло славу фаворитки, которую стали считать единственной истинной женой короля, дерзко провозглашая, что «она была королевой раньше той, другой» , а сына ее начали величать дофином. Возникла полная путаница, и у короля появилось намерение соединить матерей, как он соединил детей. Когда он навещал своих многочисленных отпрысков, его сопровождали либо жена, либо возлюбленная, а иногда и обе вместе. Генрих IV не представлял собой чего-то исключительного, и семейные сцены, включавшие всех королевских женщин, возникали довольно часто, порождая порой совершенно необычные торжественные либо драматические обстоятельства. Например, в 1672 году Мария-Тереза Французская (дочь Людовика XIV и Марии-Терезы) лежит при смерти, а три взаимные соперницы — королева и две фаворитки, Лавальер и Монтеспан, — дежурят около нее все вместе. В этой тяжелой ситуации все происходит так, словно жена и наложницы исполняют один общий долг. Еще одно доказательство, если таковое необходимо, что налицо именно полигамная семья, где королева — не более чем первая супруга, и совместные обязанности так же обычны, как совместная жизнь. Нередко королева делила с фавориткой своих придворных дам и фрейлин. Мадам де Севинье замечает, что фрейлины Марии-Терезы составляли постоянную свиту Монтеспан. Более того, королева сама ухаживала за фавориткой, часто навещала ее и покорно играла вторую роль перед избранницей своего мужа. Мадам де Севинье наблюдала такие сцены:
«Кванто (Монтеспан) в домашнем платье беседовала с Дамой Дворца (королевой), которая выглядела счастливой оттого, что ее пригласили, и ловила взгляды той, словно горничная».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76