На рынке в Пешаваре меня подобрали какие-то люди. Они накормили меня и взяли к себе в горы, учили чтению, письму и многим другим вещам. А потом я предал их...
- Что значит предал?
- Так мне казалось тогда. Я бежал. Бежал, потому что испугался. Я считал их жестокими и безжалостными. Они выглядели как волки.
- Они пытались научить тебя пути Искусства?
- Я не знал тогда этого слова, я не знал даже их имен. Это были люди вроде Джамшеда - суровые и молчаливые. Они устраивали мне испытания, били. Они хотели, чтобы я стал воином, волком - а мне было всего девять лет...
- Теперь ты жалеешь, что ушел от них? - спросил я как можно мягче.
- Да нет, я не мог по-другому. Представь себя на моем месте. Много лет я осуждал себя за трусость, за упущенный шанс. Но теперь я понимаю всю силу своего решения: маленький мальчик шел по безлюдным горам три дня и три ночи почти без остановок. А вокруг были волки - настоящие волки. Я остался в живых только благодаря силе своего решения. Но затем много лет Искусство избегало меня, словно в наказание.
Халид выглядел усталым, потерянным, голос звучал глухо. Передо мной сидел не бог, не гуру; в его словах чуствовалась огромная горечь. Халид поднял на меня глаза: они светились совершенно земной теплотой.
- Пойми: путь Искусства тяжел и страшен. Он заставляет страдать и не сулит никакой награды. Ты идешь, потому что слышишь зов, потому что не можешь иначе.
Приняв путь сердцем, свернуть с него невозможно. Можно только выбирать.
- Из двух зол - меньшее?
- Ты ошибаешься - большее. Самое большее. И умирать в глубоком осознании, но без всякой надежды.
Мы долго молчали. Халид подошел к окну; шумела молодая листва, вдали завывали троллейбусы и автомобили. Наступала ночь. Я почувствовал себя скверно: похоже поднялась температура.
- Я прилягу, - сказал я Халиду. - Что-то мне не по себе. Если хочешь, посиди здесь.
Халид подошел ко мне и взял за руку.
- Твое тело сейчас очень встревожено. Клетки получили совершенно новый опыт и не готовы его переварить. Возможно, ты заболеешь, но это нормально. Постарайся ничего не предпринимать, можешь только пить воду. Все пройдет. Я буду навещать тебя. - С этими словами Халид тихонько вышел.
На какое-то время я заснул, но скоро проснулся от нестерпимого жара. Тело горело, от головы к ногам волнами ходила лихорадка. Это напоминало горячий холод, однако симптомов гриппа или отравления не было совершенно. Прошла и головная боль. Оставался лишь жар; его источник сидел глубоко внутри, как будто кишки варились в кипящем котле. Дыхание стало горячим, участилось сердцебиение.
Я нашел градусник и измерил температуру: 39,8! Помня о наставлениях Халида, я напился кипяченой воды и снова лег, провалившись в глубокий сумрачный бред. Мне мерещились белые кони - огромный табун мчался прямо сквозь меня, а я стоял, скованный ужасом. Мне снился Ужас с большой буквы нечеловеческий, дремучий, как будто принадлежащий не мне, а прапамяти человечества, всех живых организмов.
Ужас был неизмеримо больше меня, я терялся в нем, как песчинка, вернее, я был песчинкой - частицей вечного круговорота.
Проснувшись, я снова потянулся к градуснику. 40,5 - безжалостно показывал он. Я слабо позвал Халида, но его не было рядом. Стояла глубокая ночь. Теперь уже наяву мне сделалось страшно - я боялся умереть. Дышать стало очень трудно, воздуха не хватало, легкие разрывались. Я свесил голову с постели - так, вроде, было получше, и вспомнил о мистических болезнях сибирских шаманов, когда они в горячке получали магические знания. Пора явиться животному силы, подумал я, но вместо этого новая волна жара хлынула в голову. "Огненная трансформация", - снова пришло в голову, но выдержать ее я был не в силах. На градуснике стояло 41. Я умирал, и Халида не было рядом. Из последних сил я полез в тумбочку и нащупав упаковку шипучего аспирина, заставил себя проглотить двойную дозу. Почти мгновенно я уснул.
Разбудил меня Халид, и смотреть ему в глаза было очень стыдно. Он дотронулся до моего лба и все понял.
- Испугался? - с улыбкой спросил он. Я промолчал.
- Ничего. Трудно выдержать искушение смертью, трудно покориться ее призыву.
- Ты хочешь сказать, что я мог действительно умереть? - замирая, спросил я.
- Да, - ответил он кратко.
- И ты знал это и не пришел мне на помощь?
- Я был рядом с тобой все время, но ты не знал об этом. Однако я предпочитал не вмешиваться.
- Предатель, - злобно прошипел я. - Сволочь и предатель! Убирайся. Хватит с меня вашего Искусства, я сыт им по горло! Я хочу быть нормальным человеком, понимаешь - нормальным!! - и бешенство с новой силой охватило меня.
Халид спокойно наблюдал припадок, напевая себе под нос мелодичную песенку - что-то вроде колыбельной. Его лицо выражало заботу и ласковую грусть. Понемногу я остыл и попросил прощения.
- Перестань, - беззлобно сказал Халид. - На пути Искусства невозможно быть готовым к испытаниям. Ты не сделал ничего дурного, просто выбрал Жизнь, хотя мог пойти путем Смерти. Смерть задала тебе вопрос, и ты ответил на него.
- Халид, что такое смерть?
Он почесал в затылке.
- А сам-то ты как думаешь?
Я вспомнил Бродского: "Смерть - это то, что бывает с другими". Халид положил голову на руки и слегка прикрыл глаза. Пауза продолжалась довольно долго, наконец он произнес:
- Никогда не слышал более точного определения. А что он еще написал, твой Бродский?
Я вспомнил любимые стихи:
Не следует настаивать на жизни Страдальческой из горького упрямства.
Чужбина так же сродственна отчизне, Как тупику соседствует пространство.
Халид был искренне удивлен.
- Поразительно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35