Я был одет викингом-скальдом, а Грант чем-то вроде якобита в изгнании: спорран, хаггис, «Песня лодочника с острова Скай», в общем, законченный домодельный горец. Он всегда этим баловался, задолго до нашего знакомства. В кабинете у него красуется стойка со старыми шпагами, а гуляя по кампусу, он для собственного удовольствия декламирует плачи по Фалькирку и павшим при Флоддене. Говорят, особенно сильное впечатление он производит на заседаниях комиссии.– А все эти люди, о которых он толковал? – спросил Фаррелл. – Звучало, кстати, как звон кольчуги в Шервудском лесу.Бен искоса взглянул на него, пока машина сворачивала за угол, что в Авиценне отдает игрой в русскую рулетку. Фонарей мало горело по улице и в машине теснились колючие ароматные тени жасмина, акации, ломоноса.– Я же тебе объясняю, он почти все время такой. Раньше хоть на занятиях отключался, но теперь, говорят, дело и до лекций дошло. У него для каждого имеется собственного изготовления имя, и когда он начинает рассказывать о делах факультетской администрации, предполагается, что ты должен знать, кого он имеет в виду. Отсюда и вся эта чушь – король, война и так далее.Он, наконец, улыбнулся.– Я бы сказал, что это придает определенную грандиозность сражениям за право преподавать первокурсникам в том или этом семестре. Они приобретают сходство с Крестовыми походами, а не с вольной борьбой в грязи по колено.– Он назвал тебя «Эгиль» и что-то такое дальше, – сказал Фаррелл.Бен, потирая губы, кивнул:– Эгиль Эйвиндссон. Под этим именем я тогда явился на вечеринку. Эгиль был величайшим среди исландских скальдов, а примерно в то же время жил еще такой Эйвинд, Грабитель Скальдов. Профессорские игры.Прежде чем кто-либо из них снова открыл рот, машина уже остановилась на подъездной дорожке дома. Бен заглушил мотор, они посидели, не двигаясь, глядя на острые, как птичья дужка, фронтоны.Фаррелл лениво спросил:– Сколько у дома окон с этой стороны?– Что? Не знаю. Девять, десять.– Это вчера было девять, – сказал Фаррелл. – Девять вчера, одиннадцать сегодня. И выглядят они каждый раз немного иначе.Мгновение Бен смотрел на него, потом отвернулся, чтобы еще раз взглянуть на дом. Фаррелл продолжал:– К ночи их обычно становится больше. Никак не могу понять – почему.– Одиннадцать, – сказал Бен. – Одиннадцать, считая и то, недоразвитое, в кладовке.Он улыбнулся Фарреллу и открыл дверцу.– Помнишь, у нас в доме, когда мы были детьми? – спросил он. – Сколько раз ты слетал с последних ступенек в подвале? За все те годы ты так и не смог запомнить их число и каждый раз шагал в пустоту. Одиннадцать окон, Джо.Фаррелл еще выбирался из машины, а Бен уже прошел половину пути к дому. Дверь распахнулась перед ним, хоть никто за ней не стоял. Фаррелл, двинувшись следом, громко сказал:– И к тому же, они немного смещаются. Совсем чуть-чуть, но это как-то нервирует.Бен, не обернувшись, вошел в дом. Теплый желтый свет обвил его, обнял и поглотил. IV В один из ближайших вечеров Фаррелл, упражняясь на лютне, рассказал Зие про Кроуфорда Гранта. Бен отсутствовал, заседая на ученом совете. Зия сидела в кресле, расстелив на коленях старую газету, и вырезала из бруска какого-то темного дерева женскую фигуру.– Да, я о нем слышала, – сказала она. – Судя по рассказам, он похож на половину моих клиентов – они точно знают, что жили бы счастливо в каком-то другом времени и в другой цивилизации, а потому без конца возятся со звездами, картами Таро, спиритическими планшетками, пытаясь отыскать свой подлинный дом. Сыграй-ка еще раз ту, что мне нравится.Фаррелл перестроил лютню и начал гальярду Леруа, нынешнюю любимицу Зии. Он испытывал удовольствие, упражняясь в гостиной, – высокий потолок не размывал звука, и ноты летели острые и легкие, как наконечники стрел. Зия сказала:– Чаще всего у меня появляются люди, которым пришлось сняться с привычного места. Ты тоже, знаешь ли, мог бы оказаться человеком, вырванным и выброшенным из каких-то воображаемых мест.Слишком скоро исполняемая гальярда утратила центр тяжести и, словно сбегающий по склону ребенок, покачнулась, пытаясь обрести равновесие. Фаррелл прервался и заиграл сначала. Зия не поднимала глаз от работы, но Фаррелл начинал уже верить, что органы чувств у нее не столь строго специализированы, как у других людей. Живые волосы Зии наблюдали, как движутся по лютне его руки, хотя лицо ее было отвернуто, да и смуглое, редкостного изящества запястье, так проводившее ножом по дереву, будто оно ласкало ребенка, попутно занималось, как подозревал Фаррелл, тем же самым. Задумавшись об этом, он упустил Леруа, и когда тот вновь развалился на части, Фаррелл сердитым шлепком заставил лютню умолкнуть.Зия подняла голову. Фаррелл думал услышать вопрос, не отвлекает ли она его, но Зия сказала только:– Что-то с твоей музыкой не так.– Не упражнялся вчера вечером. С такой музыкой достаточно день профилонить, и это уже сказывается.Зия покачала головой.– Я не о том. Музыка твоя превосходна, но у нее нет своего места, она ни к чему не привязана.Фаррелл почувствовал, что лицо его застывает и краснеет еще до того, как Зия сказала:– Твоя музыка похожа на тебя, Джо.Он решил обратить все в шутку и ответил:– Вообще-то место лютневой музыки там, где хороша акустика. Я, переезжая, всегда держу это в голове Зия опять склонилась над резьбой, но она улыбалась, обнажая в улыбке мелкие, тесно сидящие белые зубы.– Да, – сказала она, – жить в домах чужих людей ты мастер.Фаррелл, пытавшийся снять гальярду с мели, на которой она застревала, теперь бросил играть в третий раз.– Это вовсе не плохо, – продолжала Зия, – на самом деле, наблюдать за тобой и приятно, и увлекательно, как за раком-отшельником, обживающим раковину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121