И я за них биться буду насмерть. Но не с тобой же мне драться… Убери ружье и лучше помоги Наталке собраться. Мы уезжаем, никто нас больше не увидит в Малатьевском.
Я наблюдала за этим действом не то что боясь сказать слово, а даже вздохнуть. Непонятно откуда взявшийся Данила, рассвирепевшая Татьяна с ружьем, хозяйка с онемевшим от испуга лицом… Мысли в моей голове проносились с бешеной скоростью, и я никак не могла сообразить, как же мне себя вести в этой ситуации. Данила же тем временем подгонял меня: «Собирайся быстрее». Татьяна, напротив, кричала: «Не вздумай с ним уходить, тебе пора уезжать к матери». Они кричали друг на друга, а я стояла как вкопанная, не решаясь принять чью-то сторону.
С одной стороны, я уже была морально готова к тому, чтобы побыстрее уехать к матери, но тогда мне пришлось бы навсегда расстаться с моим крохотным Николушкой и любимым Данилой. Второй путь — уехать с Данилой и сыном и навсегда забыть о своем дворянском происхождении, отречься не только от старой жизни, но и от моих родных — маменьки, Оленьки, причинить боль Кузьминичне, Татьяне и всем, кто пригрел меня в такое нелегкое время в Малатьевском.
Татьяна, казалось, жизни своей не пожалеет, но меня без боя не отдаст. Похоже, что Данила не был готов к такой решимости с ее стороны. Он вообще не знал, что она окажется вместе со мной. Он замолчал, с Николушкой на руках сел па лавку и стал рассматривать его милое личико. Татьяна тоже успокоилась, опустила ружье, уже по-хорошему, без криков и брани заговорила с Данилой:
— Ты же ничего не знаешь, глупый. Наталке нужно уезжать в Петроград, ее маменька вызывает. Девчонке пора возвращаться к своей старой жизни, она ведь никакая не сиротка, это мы такую сказочку для местных придумали, а вообще она знатного рода…
— Татьяна, не старайся зря, я все о ней знаю, — перебил ее Данила, — только ты посмотри, что сейчас в России делается… Какой такой «знатный род», сейчас голод везде, это только на вашем богом забытом хуторе тихо и спокойно, пока туда еще пролетарии со своей продразверсткой не добрались. А я же все продумал, у меня и деньги есть, мы уедем вместе с Нюрой, она Наталке поможет с дитем, и заживем, хорошо заживем, я тебе обещаю.
— Да куда ж ты уедешь, куда?
— Знаю место, но тебе о нем знать не обязательно. Все, Наталья, собирайся…
— Нет, Данила, она никуда не поедет с тобой. А сына можешь забрать, все равно в чужие руки отдавать хотели, у вас с Нюрой ему лучше будет.
Тут настал мой черед удивляться. Услышать такое от Татьяны я никак не ожидала, хотя за время пребывания в Малатьевском именно она стала для меня главным человеком, к мнению которого я всегда прислушивалась. Она заменила мне мать, а Кузьминична была лишь доброй старенькой нянюшкой. Хозяйка тоже ахнула от такого заявления Татьяны. Мы все — я, хозяйка и Данила — посмотрели на нее, ожидая дальнейших объяснений.
— Пойми, Наталка, так будет лучше для всех, и для тебя в первую очередь. Ты должна поехать к матери, о ребенке она ничего не должна знать, а для Данилы он не чужой, они с Нюрой подымут мальчишку, слава богу, он крепенький, не болезный. Если сможешь выбраться сюда, приедешь, навестишь, может быть, маменьке своей это сможешь объяснить. А завтра с утра я тебя в Питер постараюсь отправить, даже в Малатьевский заезжать не будем.
Спорить с нею я не стала, потому что была совсем еще ребенком и неумела самостоятельно принимать решения.
Вот так, Марьяша, в 16 лет я родила сына и тут же бросила его. Вернее, не бросила, а отдала отцу, чтобы вернуться в Петроград. Но это меня перед ним не оправдывает. Когда я первый раз приезжала в Россию, я не решилась навестить его — как бы я объяснила ему, кто я? Какими бы глазами смотрела на сына…
Как я добралась до маменьки, не помню — после того, как Данила увез Николушку, я проплакала всю ночь, а наутро решительная Татьяна отвезла меня на станцию и посадила на поезд в Петроград. Как я доехала живой, не попав в какую-нибудь историю, для меня остается загадкой. Маменьке я рассказывать ничего не стала, ей было не до моих душевных потрясений. Она готовила наш отъезд в Париж, все дело свершилось за несколько дней. Я только плакала по ночам о Николушке, Даниле и о том, что же я сотворила. Но о причине моих слез маменька меня так ни разу и не спросила, и я ничего, никогда, никому не рассказывала о моем сыне и его отце. Ты, девочка, первая узнаешь об этом, но тогда меня уже не будет в живых.
P.S. Справедливость должна восторжествовать, Марьяша, и тебе придется этому поспособствовать. На той фотографии, которую ты мне привезла из Тихорецка, несомненно, мои потомки. У Григория много общего с Данилой — глаза, волосы, а Виталик, если ты внимательно приглядишься и сравнишь с моими детскими снимками, похож немного на меня. Это самые близкие твои кровные родственники, Марьяша, ты должна им это как-то объяснить. Я всю жизнь несла свой крест, мучилась, но не нашла сил разыскать сына, внука и правнука. Так что сделай это за меня. Они сильные и мужественные, хоть Виталик и калека, но я уверена, что именно они смогут тебя защитить от посягательств Абду. Кстати, у Виталика, если верить тем медицинским заключениям, которые ты привезла, не такой уж безнадежный диагноз, ему можно помочь. Привези его в Париж вместе с Григорием или можешь поселить их в Мозеле, там, где сейчас хозяйничает Апри Рамбалъ. Мое состояние должно по праву принадлежать моим родственникам, а не этому арабскому извращенцу… Орлов поможет тебе все устроить с документами, ему ты можешь полностью доверять.
Вот, пожалуй, и все — исповедь закопчена. Надеюсь, что ты будешь не очень строгим судьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80