Релакс начался.
Симон на правах почти что отца перенес ее спящую на диван, укрыл вязаной дырявой шалью и подсел к Григорию. Мужская беседа была долгой, основательной. Миша, в отличие от разболтавшихся и немедленно подружившихся Симона и Григория, старался пить поменьше, а слушать побольше. Все-таки это не просто «встреча на Эльбе», а вполне серьезная процедура, связанная с определением наследственных и имущественных прав.
Чтобы стать родственниками на бумаге, им еще предстоит пройти немало инстанций. Но главное, что люди оказались хорошие. В этом Миша был уверен.
О том, что будет дальше, пока они с Марьяшей не говорили. Скорее всего, она уедет в Париж, заберет своих славных родственников, а про хорошего парня Мишу забудет. Сделал дело — гуляй смело. Наташе Истоминой помог, семье объединиться помог — сразу два добрых дела сделал. Все, свободен.
…Так Миша рассуждал перед тем, как решил зайти в номер к Марьяше. А увидев ее заплаканную, сидящую на полу среди старых фотоальбомов, не выдержал. Просто понял, что напрасно доказывал себе, что между ними, кроме дела Екшинцевых, ничего другого не может быть. Может, и должно быть. Марьяша обрела не только родственников, но еще и нашла любимого. И он должен ей это доказать.
Доказывать принялся немедленно, даже не сообразив, что это лучше делать на кровати, а не на полу в гостиничном номере…
Симон с Екшинцевыми нагрянули неожиданно. Услышав его звонкий смех в коридоре, Марьяша вскочила первой и стала лихорадочно одеваться:
— Скорее вставай, Симон идет по коридору, и не один.
— А где моя футболка?
— Держи свою футболку, одевайся.
Она бросила ему футболку, с трудом подавляя желание вновь оказаться в этих объятиях: смотреть на обнаженного Порецкого не было сил… Голова у Марьяши кружилась от счастья, а верного и преданного Симона, голос которого был слышен уже у самой двери, хотелось просто придушить.
Глава 3
В то время как Миша с Марьяшей рассматривали фотоальбом со всеми вытекающими из этого просмотра последствиями, Симон, разомлевший в жарко натопленной комнате, развалясь сидел в уютном кресле.
В руках — бокал виноградного вина, в кресле напротив (хоть и инвалидном) — приятный собеседник. Сказочные ощущения уюта, спокойствия, полной изоляции от шумной парижской жизни.
Последние три дня он почти безвылазно находился в доме Екшинцевых. Пока Григорий был на работе, в автомеханических мастерских, они с Виталием вели неспешные «светские» беседы — о том, например, что климат в Краснодарском крае удивительно похож на южно-французский. В ноябре почти не бывает минусовой температуры, а иногда доходит до плюс 10-15 градусов, еще можно собирать поздние сорта винограда и делать из него вино. У его брата в Провансе тоже есть виноградники, не так много, конечно, но свое вино они ежегодно производят. Только вино, которое делает Григорий, более крепкое, не такое нежное, как прованское, но пить его не менее приятно.
Виталий за годы затворничества отвык от людей, и общение со словоохотливым французом ему было только в радость. Симон многих вещей не понимал, например, зачем это из допотопного неработающего телевизора и запчастей собирать такой же допотопный телевизор, но работающий, если эти модели вот уже лет двадцать как устарели, не проще ли купить новый? А Виталий пытался объяснить ему, что в этом и состоит вся прелесть процесса — из металлолома сделать действующий аппарат.
Он никак не мог привыкнуть к мысли о том, что теперь они с отцом богаты: им принадлежит квартира в центре Парижа, усадьба с конюшнями и что-то еще из недвижимости, что именно, он даже и не пытался запомнить, и много-много денег в байке. Пока, правда, воспользоваться этим нельзя, так как еще предстоят какие-то формальности. Но то, что они с Марьяшей и этим классным парнем Мишей поедут сначала в Питер, а потом и в Париж, уже точно. Отец пока тоже ходит на работу в свои мастерские, так как тоже не верит в то, что стал богатым.
Вообще вся эта история с вновь приобретенной сестрой Григория и тетей Витальки кажется вымыслом. В детстве мать говорила, что Екшинцевы — знатного дворянского рода, но ей никто не верил. Вернее сказать, никто не придавал этому значения. Какие могут быть дворянские корпи у обычных пахарей-крестьян? Вот бы теперь расспросить маму о том, что она имела в виду. Откуда узнала она про дворянские корни? Но ведь на тот свет не позвонишь…
Виталий не решался расспрашивать свою тетю Марьяшу (тоже мне, тетя — старше на пару лет) о прабабушке. Он вообще стеснялся ее, как, впрочем, и Григорий, а вот болтливый Симон может рассказать много интересного.
— А какой она была, графиня Порошина? Наверное, очень крутой? — спросил он разомлевшего Симона.
— Она была невероятной женщиной, настоящей аристократкой, таких больше нет.
— А Полина?
— А в Полину последние лет двадцать я был безумно влюблен. Но чем больше делал для нее добра, тем больше был наказан. Она совсем другая, не похожа ни на мать, ни тем более на дочь. Просто клубок противоречий, а не женщина. За это, наверное, я ее и любил.
— Ты говоришь «любил», а теперь что, уже больше не любишь? Другую встретил?
— Пока еще сам не разобрался в своих чувствах, но мне здесь в России очень приглянулась одна женщина. И я даже ловлю себя на мысли о том, что совсем не вспоминаю о Полине.
Виталий немного замялся, видно было, что он хотел спросить у Симона что-то очень его интересовавшее, но не решался. Симон, приговоривший уже один стаканчик домашнего вина, был в хорошем расположении духа, тем более что парнишка ему очень нравился. Он сам пришел ему на помощь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80