Некоторые части очень скучные. Спиноза, например. Но никуда не денешься. Не знаю, почему это так. Вроде как обязан.
— Можешь ты описать, что значит для тебя чтение, что ты при этом чувствуешь, Эл?
— О, это сложно. Главное, я бы сказал, ощущение порядка. Даже если не можешь в данный момент охватить смысл целиком, всю его архитектуру, ты знаешь, что архитектура имеется, ты вроде как попал в руки этому философу, и он тащит тебя за собой, пока все его видение не предстанет целиком — что-то он такое увидел и теперь по крупинке открывает тебе. Ощущение порядка — это замечательно, даже если не знаешь, какой он… Кстати, а тот голландец, который звонил насчет матрасов, когда придет, он сказал?
3. Интервью с другом Дэниэла Маркэма Кайлом Джонсоном
— Да, садись вот тут, отлично. О'кей, у нас тут Кайл, мой друг и одноклассник по школе Брэдфорд, и он поговорит с нами, да-да, расскажи, как для тебя началась вся эта история с философией.
— Дэн!
— А?
— С тобой все в порядке?
— Со мной? Конечно-конечно. Ну же, валяй. Хочешь кофе? Эл, принеси ему кофе.
— Виду тебя ошалелый.
— Все в порядке. Так с чего началось?
— Дэн, я знаю, тебе последнее время нелегко приходилось. Отца снова положили в больницу, я слышал. Я помню, что творилось, когда мы еще детишками были. По правде говоря, мне тоже туго, Дэн. Но чего хочу сказать: если тебе нужно местечко пожить или еще чего…
— Это очень, очень, очень мило с твоей стороны, Кайл. А теперь насчет философии.
— Ты к врачу ходишь?
— Черт, что за допрос?
— Спокойно, Дэн, спокойно!
— Ладно, перейдем к философии.
— Ну, я думаю, все началось в коровнике.
— В коровнике, так, отлично, расскажи нам о коровнике.
— У меня в коровнике была комната. Я там играл. Нет, погоди. Я забежал вперед. Сперва надо рассказать про газету.
— О'кей, про газету, расскажи нам про газету.
— Когда мне было десять, я начал, издавать газету. «Хаммурапи Газетт».
— В честь знаменитого законодателя.
— Нет, в честь моего кота Хаммурапи. Газета посвящалась ему.
— Ты не рассказывал мне, что у тебя был кот.
— Да, был.
— Продолжай.
— Там были статьи о Хаммурапи и его жизни день за днем. С иллюстрациями. Брат ежемесячно сочинял кроссворд из прозвищ, которые мы давали Хаммурапи. Имелась и спортивная страничка. Мы затеяли кошачью мини-олимпиаду, снимали кота, когда он прыгал через низенькие препятствия. Отец делал у себя на работе фотокопии газеты. На нее подписались родственники в Канаде.
— Значит, к философии ты пришел через журналистику?
— Погоди, ты не дослушал до конца.
— О'кей, о'кей.
— В коровнике была комната. Нет, Эл, я же сказал: без молока. Старый коровник, прогнивший. Родителям не нравилось, что я там играю, но я все-таки играл. В полу был люк, он вел в стойла. Когда-то через него бросали сено. Я разозлился на Билли Халлихана. Накануне он проткнул мне шины велосипеда, когда я был в школе, и хохотал, пока я потел, накачивал. Я пригласил Билли в коровник поиграть. Я знал, он придет, никуда не денется: коровник — это клево. Он на куски разваливался. Пока Халлихан не пришел, я открыл люк. Дверца вниз открывалась. Квадратное отверстие я накрыл газетами. Старыми экземплярами «Хаммурапи Газетт», нанизанными на скрепку. План был такой: встану на дальнем конце комнаты, а когда Билли войдет, позову его: «Иди сюда, что тебе покажу». Он побежит через комнату, наступит на газету, провалится одной ногой в дырку. Я прикинул: все тело в люк не пройдет. Он только ушибется и напугается. Я застелил отверстие газетами и пошел покататься на велосипеде, пока Билли не явился. Завидев его во дворе, я кинулся назад в коровник. Газеты исчезли. Я подошел клюку, заглянул вниз. В коровнике ржавела старая газонокосилка, мы с братом разбирали ее на детали. Я ухитрился снять пластмассовую крышечку с рычага управления. На него-то и свалился Хаммурапи. Прямо на острие металлического стержня, с которого я снял колпачок. Провалился в ловушку, которую я замаскировал посвященной ему газетой. Экземпляр «Газетт» упал вниз вместе с ним и тоже нанизался на это копье.
— Господи Иисусе!
— Да, очень похоже. Умер за мои грехи.
— Ты мне никогда не рассказывал, Кайл. И к чему это привело?
— Кант. Ролз [ Джон Ролз (1920-2002) — американский философ, занимавшийся политической теорией и этикой ]. Этика в том или ином виде.
— Ты это изучал в колледже?
— Да.
— А теперь работаешь в булочной?
— Нет, пару недель назад я уволился. Кто-то украл хлеборезку, а свалили на меня.
— Чем же ты занимаешься?
— Работаю на кладбище. Я теперь кладбищенский работник, копаю могилы.
— Да иди ты! Могильщик?
— Нас больше не называют могильщиками. Кассиры теперь тоже «операторы». Но на самом деле я — могильщик.
— Где?
— В Брэдфорде, на том маленьком кладбище у Сент-Мэри.
— Шутишь? И надолго?
— Не знаю. Не знаю, как это узнать. Будущее — загадка для меня.
— Здорово, что ты заглянул к нам. Кайл. Я в процессе, я прокладываю новый путь на карте человеческого знания, это интервью — часть моего исследования. Хочу вывести закономерность, связь между стремлением к умозрительному знанию и определенными типами отчаяния. С этой точки зрения твоя история о кошке весьма поучительна.
— Твоему отцу стало лучше после того, как он выписался?
— Да, замечательно. Просто замечательно.
— У меня никогда не было такой энергии, как у тебя, Дэн.
— Пустяки, пустяки, все это замечательно интересно.
— Странно, что я снова в Брэдфорде. Но там — мир и покой. Приезжай, навести меня как-нибудь, если тебе захочется куда-нибудь поехать.
— Конечно, конечно! Эл! Ты что делаешь?
— Ш-ш! Слышишь? Там кто-то под дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58