Глаза её отливали зеленью, а в ушах и на пальцах сверкали в золотой оправе яркие изумруды.
Гвинет присела в глубоком поклоне.
— Добрый вам день, прекрасная леди.
Дама мелодично рассмеялась и протянула ей мягкую белую руку.
— Только не леди, дитя моё. Меня зовут Марион ле Февр. Мне нужна комната, большая комната. Есть у вас такая?
— Конечно, госпожа, у нас есть для вас чудесная комната, — ответила Гвинет. — Я уверена, она вам понравится. Я позову отца.
Она подобрала юбки и опрометью бросилась в дом. Нехорошо заставлять леди — что бы она там про себя ни говорила — ждать на улице под холодным дождём.
Отца она нашла в общем зале. Он сразу отправил Хенкина и его брата Уота отнести багаж госпожи ле Февр в лучшую комнату трактира.
— Молодец, Гвинет! — улыбнулся Джефри Мэйсон, удовлетворённо потирая руки. — Надеюсь, она останется надолго.
Гвинет вернулась во двор, где Гервард уже распрягал мула. Повозка была до отказа нагружена крепкими деревянными ящиками и плоскими обёрнутыми в холстину тюками. И зачем ей столько багажа?
Уот и Хенкин уже приступили к разгрузке. Спутник госпожи ле Февр отдавал им отрывистые приказания. Сама дама стояла рядом.
— Пожалуйста, осторожнее, — просила она. — Там очень ценные вещи.
— Я провожу вас в вашу комнату, добрая госпожа, — предложила Гвинет, и получила в награду ласковый взгляд удивительных зелёных глаз.
— Пойдём, дитя, и спасибо тебе.
Они поднялись по узкой лестнице наверх, в большую комнату с окном во двор. Это была самая большая комната в доме. В лучшие времена, когда в аббатство регулярно приезжали паломники, Джефри Мэйсон оставлял её для знатных посетителей. Гвинет очень надеялась, что комната понравится госпоже ле Февр, — ведь иначе она может остановиться где-нибудь ещё!
Волнения оказались напрасными. Едва переступив порог, госпожа ле Февр всплеснула руками от восторга:
— Как много места! А окно какое большое! Здесь, должно быть, очень светло!
Гвинет поспешила открыть ставни. День, конечно, холодный, но в комнате надо проветрить.
— Мне нужно много света, — объяснила госпожа ле Февр. — Для работы.
— Для работы? — удивилась Гвинет.
— Я вышивальщица, дитя моё. Я приехала в Гластонбери вышивать алтарный покров для нового храма и облачения для священников.
«Так вот что было во всех этих свёртках и ящиках! — сообразила Гвинет. — Пяльцы для вышивания, нитки и ткани!»
Надежда, словно солнечный луч, развеяла её страхи. Как будто вышивки Марион ле Февр уже украсили возрождённый храм…
— Так значит, вы к нам надолго, добрая госпожа?
— Да. На самом деле, мне стоит поискать себе в Гластонбери отдельный дом, но пока эта комната — как раз то, что надо.
Она вновь одарила Гвинет ослепительной улыбкой.
Появился Хенкин с первым из многочисленных ящиков и, следуя указаниям госпожи ле Февр, поставил его в дальний угол комнаты. За ним ввалился Уот с двумя тяжёлыми свёртками.
— Я помогу вам распаковать вещи, добрая госпожа, — предложила Гвинет. — И, наверное, вашему спутнику тоже понадобится комната?
— Только на пару дней, пока лошадь отдохнёт, — ответила Марион ле Февр. —Потом мастер Гуд уедет.
Хенкин и Уот вернулись с кучей коробок, за ними Гервард тащил огромный узел.
— Это последний, госпожа. Ваш мул уже в конюшне. Не беспокойтесь о нём.
— Я и не беспокоюсь, — улыбнулась госпожа ле Февр. — Мне повезло, что я нашла такой чудесный трактир и таких заботливых замечательных хозяев! Как вас зовут, мои хорошие?
— Я — Гвинет, а это мой брат Гервард. Простите, добрая госпожа, — Гвинет замялась — вы не могли бы, пожалуйста, показать нам свою работу?
Ну вот, сейчас госпожа ле Февр рассердится на её назойливость… Но вышивальщица отбросила на спину волосы и мелодично рассмеялась:
— Конечно, детка, если тебе интересно!
Она откинула крышку самого большого сундука и вытащила отрез плотного белого шелка с уже наполовину законченной вышивкой.
— Вот из этого выйдет облачение, в котором ваш аббат будет служить мессу.
Золотые и серебряные нити сплетались в сложные узоры, тонкие контуры роз и лилий отливали радужным блеском.
— Красота какая! — ахнула Гвинет. Она почти не помнила убранства и облачений прежнего храма, но была уверена, что им далеко до творений Марион ле Февр.
— Вот золотая ткань, для праздников, — вышивальщица вынимала из сундука все новые и новые отрезы. — А вот зелёный — цвет надежды и возрождения. И красный — цвет крови святых и мучеников.
Она застенчиво улыбнулась.
— Пусть я закончу нескоро, но это будет моя лучшая работа!
— Когда вы пойдёте в аббатство? — спросила Гвинет. — Я могу проводить вас, это недалеко.
Тонкие пальцы Марион ле Февр нервно стиснули алую ткань.
— Нет, нет, дитя моё! Я ни за что туда не пойду!
Глава пятая
Гвинет уставилась на вышивальщицу. Лицо госпожи ле Февр побледнело, зелёные глаза наполнились слезами.
— Что с вами?
— Прости, я не хотела тебя испугать.
Вышивальщица вздохнула и принялась разглаживать смятую ткань.
— Этот ужасный пожар… Я просто не смогу смотреть на обгоревшие развалины — я же помню, как тут было красиво прежде!
— Мусор почти весь убрали, — сообщил Гервард. — Вы увидите только недостроенные стены нового храма и часовню Пресвятой Девы — она почти закончена.
Госпожа ле Февр печально покачала головой:
— Нет-нет, я не вынесу. Даже думать об этом не могу без слез! Столько красоты погибло! Такая ужасная потеря…
— Но как же вы сделаете алтарный покров, не побывав в храме? — настаивал Гервард.
Вышивальщица слабо улыбнулась:
— Надеюсь, мне поможете вы с сестрой!
— Конечно, поможем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33