Они в трауре. Госпожа Тенаис умерла.
— Что? Я был вместе с ней вчера!
— Я это знаю, доктор. Кажется, она ушла к богу после обеда, у себя дома.
— Как? — Рустем был искренне потрясен. Он почувствовал, как замер Шаски.
Управляющий колебался.
— Мне дали понять, что она… сама нанесла себе рану.
Снова картинки. Из того, вчерашнего дня. Тускло освещенное высокое внутреннее пространство внутри Ипподрома, клубы пыли, плывущие в полосах света, женщина, еще более напряженная, чем он сам, стоящая перед возничим. Еще один занесенный клинок.
«Мы должны научиться сгибаться, иначе мы сломаемся».
Рустем глубоко вздохнул. Он напряженно размышлял. Боноса нельзя тревожить, но необходимо обеспечить себе защиту. Или управляющий сам должен будет организовать охрану дома, или…
Это был ответ. И очевидный ответ.
Он снова взглянул на управляющего.
— Я глубоко огорчен этой новостью. Она была женщиной достойной и милостивой. Теперь мне понадобится послать другую записку. Пожалуйста, пусть кто-нибудь сообщит действующему лидеру факции Синих, что я и моя семья и два наших спутника просим разрешения прийти в лагерь. Нам понадобится сопровождение, разумеется.
— Вы покидаете нас, доктор?
Выражение лица этого человека оставалось безупречно невозмутимым. Его чуть не убили во сне вчера ночью. Он мог бы никогда не проснуться. В это самое мгновение кто-нибудь мог бы постучать в дверь его спальни, обнаружить его труп и поднять страшный крик.
Человек никогда не сумеет до конца понять этот мир. Таким он был создан.
— Я думаю, что мы должны уйти, — ответил он. — Кажется, наши страны снова вступили в войну. Сарантий станет опасным местом для бассанидов, пусть даже ни в чем не повинных. Если Синие согласятся нас принять, мы будем в большей безопасности в их лагере. — Он посмотрел на управляющего. — Разумеется, находясь здесь, мы подвергаем опасности всех вас тоже.
Управляющий, не слишком догадливый человек, об этом не подумал. Это отразилось на его лице.
— Я прикажу передать твое послание.
— Скажи им, — прибавил Рустем, ставя Шаски на пол рядом с собой и обнимая его рукой за плечи, — что я, конечно, предлагаю свою профессиональную помощь на время моего пребывания.
Он посмотрел на Винажа, человека, который привел все это в движение однажды зимним днем, когда ветер дул со стороны пустыни. Комендант, по-видимому, знал сарантийский язык. Он понял их разговор.
— Я оставил двух человек на другом берегу, — прошептал он.
— Тебе опасно возвращаться к ним. Подождем и посмотрим. Я просил, чтобы вас приютили вместе с нами. Это место — охраняемый лагерь, и у них есть причины хорошо ко мне относиться.
— Я слышал. Понятно.
— Но я не имею права действовать от твоего имени, как мне сейчас пришло в голову. Ты привез ко мне семью неожиданно. По многим причинам я хочу, чтобы они сейчас были вместе со мной. Я очень тебе обязан и не смогу достойно отблагодарить тебя, поскольку я не знаю, чего ты хочешь. Ты вернешься домой? Требует ли этого твой долг? Или ты… не знаю, слышал ли ты о возможности войны на севере?
— Вчера ночью на другом берегу ходили слухи. Мы достали гражданскую одежду, как видишь. — Винаж поколебался. Он снял шапку из грубой ткани и почесал голову. — Я… я уже говорил тебе, что твой сын умеет убеждать.
Управляющий услышал, что они говорят на языке бассанидов, вежливо отвернулся и поманил пальцем одного из младших слуг — посыльного.
Рустем посмотрел на коменданта.
— Он необычный ребенок.
Он все еще обнимал мальчика, не отпускал его. Катиун наблюдала за ними, ее голова поворачивалась от одного к другому. Ярита осушила слезы и теперь уговаривала девочку замолчать.
Винаж все еще боролся с чем-то. Он прочистил горло, потом еще раз.
— Он сказал… Шаски сказал… Сказал нам, что приближается конец. Керакека. Даже Кабадха.
— Мы не можем вернуться домой, папа. — Теперь голос Шаски звучал спокойно, и в нем слышалась уверенность, от которой мороз пробегал по коже, если задуматься об этом. «Да защитит тебя Перун, да хранит всех нас Анаита. Пусть Азал никогда не узнает твоего имени».
Рустем посмотрел на своего сына.
— Какого рода конец?
— Я не знаю. — Это признание явно тревожило мальчика. — Из пустыни.
Из пустыни. Рустем посмотрел на Катиун. Она пожала плечами коротким жестом, так хорошо ему знакомым.
— У детей бывают сны, — сказал он, но потом покачал головой. Это нечестно. Уловка. Они здесь, с ним, только из-за снов Шаски, а вчера ночью Рустему сообщили — вполне ясно и такой человек, который должен знать, — что он, возможно, погибнет, если отправится сейчас в Кабадх.
Он отказался стать убийцей. А ведь приказ пришел от царя.
Винаж, сын Винажа, комендант гарнизона в Керакеке, тихо сказал:
— Если ты намерен остаться здесь или уехать в другое место, я покорно прошу разрешения некоторое время путешествовать вместе с тобой. Позднее наши пути могут разойтись, но сейчас мы предлагаем свою помощь. Я верю… я принимаю то, что видит этот ребенок. В пустыне случается, что некоторые люди обладают таким… знанием.
Рустем с трудом сглотнул.
— Мы? Ты говоришь от имени трех остальных?
— Они разделяют мои мысли насчет мальчика. Мы путешествовали вместе с ним. Такие вещи заметны.
Вот так просто.
Рустем все еще обнимал слишком худенькие плечики Шаски.
— Ты дезертируешь из армии. — Жестокие слова. Но сейчас их необходимо сказать, открыто.
Винаж вздрогнул. Потом выпрямился, посмотрел ему прямо в глаза.
— Я обещал организовать отставку моим людям, как положено, и это в моей власти, как командира. Я отошлю официальные письма.
— А ты сам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188