Но мне хотелось бы послушать и нашего гостя.Он подошел к пленнику, стоящему у стены под прицелом автоматов:— Ну, молодой человек? Кто же вы и зачем пожаловали в этот дом?Пленник вскинул голову. У него было приятное, правильное лицо. Нос почти прямой, тонкий. Широкие ноздри трепетали от ярости, губы плотно сжаты.— Собака! — процедил он, и глаза его вспыхнули ненавистью.Хор неторопливо вынул из кармана куртки тонкие черные перчатки, все так же неторопливо натянул их, расправил… и страшный удар в челюсть бросил пленника на стену. Обмякшее тело сползло на пол.Хор качнул голову пленника носком башмака.— Оттащите-ка его к лагуне, приведите в чувство да побеседуйте с ним по-своему, — приказал он наемникам. — Но смотрите, чтобы остался в живых. А ровно через полчаса тащите его сюда. И кстати, пусть сюда придет радист, а то мы тут несколько отвлеклись…Солдаты поволокли безжизненное тело к веранде, перекинули его через перила и скрылись в темноте сада.Хор подошел к столу. Налил себе полстакана виски и залпом выпил.— Так вот, господа, — начал он, как будто продолжая только что прерванный разговор. — А теперь мне хотелось бы провести небольшой эксперимент. Белая солидарность еще ни разу не подводила меня в Африке. Мне не хотелось бы, чтобы она подвела меня и сегодня. Потому что если окажется, что вы меня обманули, что этот парень действительно министр, значит, вы встали по другую сторону черты, там, где черные. А вы должны знать, что такое в Африке не прощается.Он налил еще виски, выпил, посмотрел на часы.— Но я даю вам еще один шанс. Мои люди умеют допрашивать. И если я узнаю, что этот черномазый в действительности Мануэль Гвено, а не тот, кем вы мне его пытаетесь представить, не от вас, а от него самого… Словом, подумайте о своих детях. Я думаю, что отцам неприятно доживать век, если они лишатся детей из-за собственного глупого упрямства. Тем более что министр этот парень или нет — у него одна дорога: пуля в затылок — ив лагуну. — Он снова поежился. — Вы видите, господа, я нервничаю. Давно мне уже не бывало холодно. Прошу вас, не доводите меня до необходимости принимать крайние меры. Я пойду поброжу пока по саду, соберусь с мыслями. Мне надо собраться…В голосе его была усталость.Кейта Диеш с ящиком полевой рации появился из темноты и щелкнул каблуками.— Есть новости? — обернулся к нему майор и поморщился: типичные черты африканца в сочетании с крашеными волосами и белой в желтых пятнах кожей Диеша раздражали его. Еще в лагере немец громко заявил, что согласен с обычаями некоторых племен убивать альбиносов при рождении.— Группа «Зэт» захватила полицейские казармы, сэр, — доложил радист. — Сарыч сообщает, что через час начинается общая атака.— Доложи Сарычу, что мы выступаем к радиодому.Радист козырнул, четко сделал поворот кругом.Хор проводил его взглядом, криво улыбнулся и твердым шагом пошел к двери.Корнев и Мангакис переглянулись.— Похоже, что дело серьезно, — заметил Корнев. — И если их не остановят…— Как вы можете сейчас об этом думать! Советник нервно вскочил.— Этот зверь — сумасшедший. И он не остановится перед убийством моей дочери и вашего сына. Для него это ровно ничего не значит. Вы понимаете? Он убийца, профессиональный убийца!— А что вы предлагаете? Пойти и сказать ему, что они действительно схватили Мануэля Гвено?Корнев вышел из-за стола, прошелся по холлу. Радист, устроившийся на веранде, не спускал с него настороженных глаз.— Я не знаю… Я просто не знаю, что делать в таких случаях!Грек опять хрустнул пальцами.— Но я не хочу, понимаете, не хочу вмешиваться в эту историю! Я сыт по горло прошлым. Я проиграл войну, я потерял веру в страну, которую любил как страну свободы. Даже жену у меня отняла политика. И единственное, что у меня еще осталось в жизни, — это Елена. И я отдам все, все… — Он помолчал. —…чтобы спасти свою дочь!— Ценою жизни другого человека? А что она скажет вам, когда узнает об этом?..Корнев вздохнул, на мгновение задумался.— Нет, — решительно сказал он. — Мне бы Евгении этого не простил.— Но нельзя допустить, чтобы…На Мангакиса было страшно смотреть. Перед Корневым был глубокий старик — с трясущимися руками, опущенными плечами, раздавленный жизнью.— Что же делать?В голосе Мангакиса было отчаяние.— И потом ведь майор сказал, что все равно расстреляет этого человека — министр он или не министр. Корнев посмотрел на часы:— Пять минут одиннадцатого. Значит, у нас, если верить майору, в запасе 25 минут. Наступать они начнут в одиннадцать и к этому времени рассчитывают захватить радиостанцию.— А полицейская казарма уже захвачена. Если они победят…—…все ваши реформы полетят к черту! — окончил его мысль Корнев.Мангакис вздрогнул и закусил губу.— И вам придется испытать еще одно поражение в жизни. Последнее и окончательное!Он пристально смотрел в лицо экономического советника, и голос его был холодным и жестким:— Вы лжете самому себе, Бэзил. Посмотрите на себя со стороны и признайтесь в этом хотя бы сейчас.Мангакис упрямо мотнул головой.— Нет! Нет! И еще раз нет!Корнев прищурился.— Нет, Бэзил, жизнь не сломила вас!Он помолчал, прошелся по холлу. Затем подошел и остановился перед сидящим на стуле советником.— И напрасно вы стараетесь убедить себя, что можете отречься от того, что вам дорого. Признайтесь хотя бы сейчас, в этот момент: вы любите то, что делаете в Богане вместе с Мануэлем Гвено, вместе с людьми, с которыми вы работаете, позабыв о том, что их кожа отличается от вашей. Признайтесь, ведь вы мечтаете тайком о том времени, когда в Богане люди будут служить тем идеалам, за которые вы в свое время сражались в Греции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32