– Я свои счета оплачу. И контору открою. Очень скоро. Помоги мне бог.
– Значит, эти два дня деньги раздобывали?
– Вчера, – колко, едко объявил Руперт Хардман, – я вел дело на юге, в штате Келантаи, в главном городе Кота-Бхару. Там я, Тетушка, видел милых людей, останавливался в милом отеле, который держит очень милая русская дама, дама, сказавшая, чтобы я счет оплачивать не спешил, так как ей известно о моих великих талантах, поэтому у меня, сказала она, хороший кредит. Я вел дело об изнасиловании. Китаец, хозяин мелкого магазинчика, воспользовался одной своей помощницей-малайкой. Я вам это рассказываю в доказательство, что у меня есть башли. То есть гонорары. Но я не способен заставлять клиентов платить скорей, чем они пожелают. С такими вещами нельзя торопиться. Надо произвести впечатление, будто гонорара можешь ждать вечно.
– Да-да, – успокоила его Тетушка. В дверь постучали. – Входи, – разрешила она. – Я хочу сказать, масок.
Руперт Хардман рассмеялся; к нему почему-то вернулось хорошее настроение. Вошел бой-китаец Номер Один.
– Виски, – велела Тетушка.
– И сандвич с кровавым ростбифом, – добавил Хардман. – Масок, – рассмеялся он. Бой у двери замялся. – Нет, нет, нет, – сказал Хардман. – Это я не тебе. – Бой вышел. – Я про то самое дело об изнасиловании. Прокурор рассуждал, сделал ли обвиняемый то, сделал ли сё, не было ли попыток заставить его обратить на нее внимание, настойчиво ли он требовал благосклонности, и, в конце концов, дайте подумать, вопрос весьма щекотливый, преуспел ли он, если можно так выразиться, в совершении, так сказать, проникновения хоть в какой-либо степени. Переводчик очень внимательно слушал, потом просто спросил девушку: «Суда масок?» – и та моментально ответила: «Суда».
– Масок! – взвизгнула Тетушка, сплошное трясущееся желе. Бой, терпеливо стоявший с выпивкой, подтвердил:
– Суда масок.
– Да-да-да. – Тетушка кашляла, как Гаргантюа. – Можешь теперь идти.
– Сандвичи с кровавым ростбифом, – сказал Руперт Хардман, – и с сырым луком.
Тетушка повернулась к Хардману, придвинулась ближе, положила огромную веснушчатую лапу на его худую лодыжку.
– Не то чтобы деньги меня волновали. Ваши деньги для меня никакого значения не имеют. Я всегда благодарна Редшо и Таббу.
– Я больше не работаю у Редшо и Табба.
– Да, – рассеянно кивнула Тетушка. – Вижу. Но очень многим можете мне помочь. Молодой образованный человек. Дружите со многими европейцами.
– Это теперь не особенно будет считаться. Экспатриантам глотки собираются резать.
– Ох. – Тетушка сильно нахмурилась. – Это все чепуха. Европейцы никогда не уйдут.
– Так и в Индонезии говорили. А теперь посмотрите. – Руперт Хардман плеснул себе в виски воды из термоса. – Где, черт возьми, мои сандвичи? – И капризно выпил крепкий холодный напиток.
– Вы, например, женщин знаете. Милых женщин. Хорошо одетых, образованных женщин.
– Ну и что, Тетушка? – Руперт Хардман взглянул на нее снизу вверх, сладко, мягко улыбаясь.
– И джентльменов, конечно. Надо, чтобы у нас тут бывали милые люди. Из Бангкока ездят симпатичные бизнесмены, хотят встречаться с приятными людьми. С симпатичными англичанами.
– Ну и что, Тетушка?
– Может, получится милое заведение. Люди пьют коктейли, смеются, очень весело разговаривают. Изысканные обеды. Танцы под радиолу.
– А потом изысканный милый разврат?
Тетушка вскипела огромным мрачным гневом.
– Ах. У вас на уме только грязные мысли. Всегда так обо мне думаете.
– Нет, Тетушка, – серьезно, сердечно сказал Хардман. – Правда, действительно.
Тетушка улыбнулась, гадко, шаловливо, и ущипнула Хардмана за лодыжку.
– Дурной мальчик, – сказала она.
Пришел бой с сандвичами. Хардман поедал их целиком, жевал с раздутыми по-детски щеками.
– Одними сандвичами питаетесь, – заметила Тетушка. – Сегодня должны съесть горячий обед, с ложкой. Кэрри с курицей. Потом гула мелака.
– Все съем.
– Не очень-то много съедите с тем, что у вас в карманах.
– Во многих местах только рады оплачивать мои счета.
Пришел бой Номер Два с сообщением, что на телефоне кронпринц. Что-то насчет игры в маджонг.
– Ах, – сказала Тетушка и величественно двинулась к двери. – По крайней мере, – сказала она, оглянувшись, – вы мне хоть за маджонг не должны. Чего про кронпринца не скажешь.
Хардман после ее ухода разделся и беспокойно проспал час-другой. Сквозь сны отчетливо слышал ссору китайской четы в соседнем номере, детский плач напротив, настройку приемника с промежуточными взрывами индийской песни ниже по коридору. Сны ему снились смутные, исторические. Он был сарацинским шпионом в окружении Ричарда Львиное Сердце. Был испанским пропагандистом тонких доктрин Аверроэса. Был муэдзином, шагавшим кратким розовым вечером, объявляя, что нет Бога, кроме Аллаха. Но муэдзин был где-то в другом месте, кричал в мегафон молитву на заход солнца напротив банка. Хардман вспомнил о назначенной встрече, поднялся, сполоснул тощее тело под душем, сменил брюки, рубашку. Повязал также галстук, вспомнив, что он – англичанин в тропиках. Не из Колониальной службы, но все равно белый. Очень белый мужчина.
На город спускались ранние сумерки. Хардман перешел через дорогу, уворачиваясь от велорикш и велосипедов, разъезжавшихся по домам. Нашел питейный кедай, поднялся по лестнице к высокой крытой галерее, высокомерно поднявшейся выше уровня затопления. До муссонных дождей далеко, до них тянутся многие месяцы солнца, жары, в которой расплывается идеальная логика юридических книг. Но он надеется скоро устроиться, с табличкой на дверях, с плесневеющими на полках юридическими книгами, с тяжбами, поскрипывающими под сильным равнодушным дождем, под большим медным солнцем, неподвластным закону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59