Икону привезли сюда из Палестины более трехсот лет назад, и она чудотворная. Я много раз видел, как она излечивала различного рода женские болезни — холодность, кликушество.
Астапов ничего не мог поделать: его тоже притягивало к иконе. Он почти задыхался от темноты и запаха ладана. Лицо его пылало. Видя, что на Никитина икона не произвела впечатления, Астапов на секунду почувствовал солидарность со священником. В Каменке священника забили до смерти.
— Батюшка, — сказал Астапов. — Позвольте задать вам богословский вопрос. Чудотворная сила содержится в иконах, или же чудеса творят сами святые?
Священник, казалось, не слышал. Он молился про себя, и лицо его сияло. Никитин, стоявший рядом с Астаповым, ухмыльнулся.
Наконец священник тяжко выдохнул и заговорил:
— Я не богослов. Я могу рассказать только то, что вижу, и во что верю. — В его интонациях больше не было вызова. — Я видел, как святые реликвии творят чудеса. Что же до святых… деяний святых не постичь простому деревенскому священнику.
Они дошли до небольшой каменной скамьи, выступающей из стены. На ребре скамьи был вырезан какой-то геометрический узор, возможно — крест. Астапов наклонился и потрогал его. Камень был холодный, словно его нарочно охлаждали — казалось, что за всеми стенами монастыря бегут электрические токи. Астапов понял, что эта скамья — та самая гробница с картинки, рака, где покоится тело святого Святослава Грязского. Это откровение рывком пробежало по телу Астапова, заставив его похолодеть.
Он поклонился и сказал:
— Спасибо, батюшка, что уделили нам время. Мы еще увидимся.
Когда Астапов и Никитин вышли во двор, свет затянутого облаками неба показался им почти ослепительным. Во дворе по-прежнему никого не было, и коней, кажется, никто не тронул. Стрелок, скорее всего, все еще сидел на колокольне.
— Что скажешь, Никитин? Это икона творит чудеса, или тот святой, что на ней нарисован?
— Товарищ комиссар, там в подвалах, должно быть, сотни людей, — ответил Никитин. — Вы слышали? Как будто крысы в гнезде.
Они уезжали так же, как приехали — с показной неторопливостью, чтобы дать понять, что не боятся. Местность была все также неестественно неподвижна. Астапову не полегчало, даже когда они подъехали к лагерю красных. Это была толпа плохо дисциплинированных людей, которые с тем же успехом могли бы оказаться на стороне белых, и получили бы обмундирование не хуже нынешнего. Красноармейцы были одеты в рваную и заплатанную форму, неухожены, с клочковатыми бородами. Они пили. Никитин, который содержал свою форму в порядке, поравнялся с Астаповым.
— Никитин, ты в Бога веришь?
— Я родом из шахтерского городка, товарищ комиссар. Нас растили для работы в шахте. Мы не тратим время на бабьи сказки.
— Тебя когда-нибудь трогает религиозное искусство? Знаешь, попадаются очень красивые иконы. Когда художник работает над иконой, он должен на каждом шаге останавливаться и молиться о вдохновении свыше. Цель иконы — спасти человека из его падшего телесного состояния, наполнив мир божественной красотой.
Лошади прошли несколько шагов, прежде чем Никитин ответил:
— Да, наверно.
Астапов улыбнулся, услышав такой осторожный ответ. Никитин имел полное право быть осторожным. Из Москвы постоянно приезжали комиссары и строжайше допрашивали солдат, чтобы выявить отклонения по идеологическим вопросам.
— Ты ведь не в Партии? — спросил Астапов.
— Я буду рад, если вы дадите мне рекомендацию, товарищ комиссар. Конечно, только тогда, когда я себя проявлю как следует.
Астапов неопределенно посопел, ничего не обещая. На самом деле последние директивы ЦК призывали к срочной скорой большевизации регулярной армии. Никитин, с его рабочим происхождением, был подходящим кандидатом. Они переехали мост и спустились с холма, где ждал их Шишко, не отрывая бинокля от глаз.
Никитин тут же отрапортовался, подробно описав план монастыря и возможное расположение лестницы, ведущей в подземелья; он подозревал, что у такого старого монастыря должно быть по меньшей мере два этажа под землей. Он прикинул высоту стен и перечислил все места, где может быть засада. Он рекомендовал начать наступление на монастырь с артиллерийского обстрела, особенно южной стены и колокольни.
Астапов прервал Никитина.
— Нет, — сказал он. — Монастырь нужно взять, но с как можно меньшим количеством разрушений.
— К черту монастырь, — сказал Шишко. Он не обрадовался наблюдательности своего заместителя. Вся эта информация вынуждала его принять решение, с риском ошибиться.
— Выдвиньте стрелков с управляемым огнем, — сказал Астапов, понимая, что выходит за рамки своих полномочий. Но он делал это сознательно. Армия понимала только завоевание территорий (или потерю, особенно — в последнее время). Но Ильич возложил на Комиссариат просвещения задачу — завоевать воображение жителей России, это было единственное поле брани, на котором Советы могли выиграть гражданскую войну и любые грядущие войны. Астапов не привык и не был официально уполномочен говорить в повелительном наклонении, но все равно продолжал: — Давайте. Никакой артиллерии. Монастырь, скорее всего, никто не обороняет. Введите туда войска, строем. Поговорите со старостой, скажите, чтобы он и деревенский совет, или старейшины общины, или кто там у них, явились в церковь. По возможности не применяйте силу.
— По возможности? — Шишко тихо запыхтел; это он так смеялся. — Посреди гражданской войны…
— Фронт уже ушел дальше. Военной угрозы нет, только сопротивление гражданских жителей. Товарищ командир, созовите в церковь как можно больше крестьян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82