Спустя несколько мгновений сказал: — А вы знаете, что после вашей драки с кудесником в «Белиссимо пикколецце» среди простеней стали невероятно модны боевые искусства и в первую очередь те большемирские клубы, где есть русские тренеры? Нагрузка на телепортные линии, связывающие Ремнию с германскими и штатовскими потайницами, возросла вдвое. И одновременно в Альянсе резко сократилось число магородных любителей именовать простокровок обезьянками.
Я пожала плечом.
— Вы сделали это нарочно? — спросил он. — Устроили публичную драку с высшим?
— Да. Но на столь скорый и значительный успех не рассчитывала.
Дьятра кивнул.
— Пора возвращаться, Хорса. Или вы предпочитаете остаться?
Я отрицательно покачала головой. На основице меня ничего не держало.
До щели было недалеко, мы шли пешком. Но вдруг альянсовцы свернули в сторону. Я посмотрела на них с недоумением.
— Мёртвая зона, — пояснил Дьятра. — Стометровый квадрат.
В глазах чаротворца плеснул страх.
— Вам ли бояться? — удивилась я.
— Человекам легко говорить, — ответил Дьятра. — Вы ничего не чувствуете. Ни тоски, ни радости.
Я хотела было возмутиться, но вовремя сообразила, в чём дело, и прикусила язык. Для всех магородных переход с многослойницы на одинарицу сопровождается чувством лёгкой дисфории — тоски, раздражительности, иногда страха. Переход с одинарицы на многослойницу, наоборот, вызывает эйфорию — весёлость, лёгкость, благодушие. Многослойница бывает волновой и вихревой. В зонах вихревых энергопотоков резко возрастает рабочий тонус организма, мы пользовались ими, чтобы быстро восстановиться после тяжёлых боёв или тренировок. Но долго находиться в такой зоне нельзя, возвращение на волновую территорию вызовет резкую боль во всём теле. Кстати, переход вихревка-одинарица сопровождается эйфорией, одинарица-вихревка — дисфорией. Если человек надевает волшеопорник, его ждут те же ощущения, что и магородных.
— Дьятра, — не поверила я очередной догадке, — так у вас у всех нет тренировки на глубинный равновес?
— Что? — не понял он.
— Приём такой, который не позволяет пространственным изменениям влиять на эмоциональное состояние. В Троедворье всех приготовишек учат равновесу ещё до контакта с первоосновой. Эмоции воина не должны зависеть от таких пустяков как переход с одного типа пространства на другой. Этому приёму сорок тысяч лет, как вы могли его не знать?
— И сколько времени занимает обучение? — растерянно спросил Дьятра.
— Вообще-то неделю, но можно научиться и за час, в крайнем случае — за два.
— Но это же будет предельным шоком! Зачем такая жестокость?
Я пожала плечом.
— Гуманистов в Троедворье не водится. И времени лишнего нет, чтобы целую неделю на такой пустяк тратить. Да, это шок, но для жизни и рассудка он не опасен. В большинстве случаев.
Дьятра поправил воротник рубашки.
— Командор, вы можете обучить глубинному равновесу моих людей? За неделю.
— Пожалуйста.
— Благодарю, — поклонился Дьятра, опять поправил воротник. Левой рукой, хотя и правша.
Я посмотрела на перстень у него на мизинце. Бледно-зелёная нефритовая печатка с латинской буквой D. Предельная строгость формы, неброский цвет. Кольцо подошло бы Люцину, удачно дополнило его образ аскета, но на салонно-аристократичном Дьятре смотрелось нелепо. И это не талисман, волшебства в перстне нет совсем. На фамильную драгоценность тоже не похож, слишком новый. Как и на подарок подружки — ни одна женщина не купит своему любимому украшение, которое совершенно ему не идёт.
Мы вошли на одинарицу. Альянсовцы старательно хранили самообладание.
— Дьятра, — спросила я неожиданно для самой себя, — а вы бывали в Перламутровом Зале? Как он выглядит?
— А разве Неназываемый вам не рассказал? — удивился Фокон.
— Нет. Похоже, он ничего не успел разглядеть.
— Ещё бы. Вору было не до того, — презрительно фыркнул Дьятра с высокомерием избранного, иначе говоря — особо приближённого холопа. — Но рассказ будет длинным. Хорошо бы сесть где-нибудь в тени…
Альянсовцы уже привыкли к одинарице, состояние дисфории прошло, и Дьятра свернул в маленький церковный дворик. Мы сели на скамейке под раскидистым деревом. Фокон воспользовался случаем и ушёл в церковь помолиться, устройство Перламутрового Зала его не интересовало. Лагвяны, повинуясь резкому жесту Дьятры, робко присели рядом с ним на краешек скамьи.
— Перламутровый Зал выстроен в форме четвертинки шара, — объяснил Дьятра. — Пол и одна стена ровные, из светлого гранита. В стене астральное зеркало в резной кипарисовой раме, высотой три метра, шириной два. В пяти метрах от зеркала дверь в Надмирье тех же размеров, косяки, порог и притолока тоже кипарисовые. Зеркало и дверной проём окружены сложным узором из маленьких настенных светильников. Круглая стена затянута упыриными шкурами. Они серебристо-перламутрового цвета, поэтому кажется, будто заходишь в саму нигдению. Но в Перламутровом Зале нет того жуткого ощущения беспредельной пустоты.
— А мне в нигдении нравилось, — сказала я. — Мы даже пробовали там в волейбол играть, но не получилось — плохо фиксируется сетка, а если мяч упустишь, то улетит он уже навсегда, ни за что не найти.
Дьятра посмотрел на меня с опаской.
— Троедворье не зря называют страной безумцев.
— Господин, — обратился к нему один из лагвянов, — это правда, что в Перламутровом Зале бесследно исчезают все тревоги и усталость, взамен которых приходит недоступная прежде сила?
— Да, — ответил Дьятра. — Но только для тех, кто знает меру. Слишком жадных Перламутровый Зал карает утратой и тех сил, что были, а в придачу — жестокой болью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161