Отговариваясь, мальчики многозначительно поглядывали на Юстаса, если тот бывал неподалеку, и незаметно ему подмигивали. Окончательно у Грегораускаса испортилось настроение, когда наконец понял, что Юстас и светловолосая Нина со второго этажа дружат, надеяться на благосклонность нет никаких шансов. Вечерами, улегшись в постель, Грегораускас подолгу марал девчонок нецензурными словами, но про Нину сказать что-нибудь гадкое не торопился. Мальчики в палате под его бурчание принимались рассказывать друг другу всякие истории или старые анекдоты, тогда Грегораускас заявлял: «Дать бы вам всем в глаз!»— ложился ничком и тут же засыпал.
Нина и Юстас теперь подавали при встрече руку один другому. Это соприкосновение ладоней каждое утро до завтрака или после, если кто-то из них опаздывал, было как бы началом дня, удивительным, полным значения, тепла и волнения, когда, казалось, все тайны на свете открываются, будто обычные воротца во дворе, вокруг светло и просторно, а рядом милые, хорошие люди и дело идет на поправку.
Нина любила иногда поозорничать. Неслышно под
кравшись к Юстасу, за его спиной громко кричала в ухо: «Привет!» Потом звонко смеялась, протягивая теплую маленькую ладонь. Потом такая игра обоим наскучила, здороваясь по утрам, молча подавали руку, даже не спросив: «Как спалось?»
Однажды, когда Юстас, чуть-чуть над собой подтрунивая, рассказал о школе, Нина заметила:
— Ты слишком умный. Неужели не можешь иногда соврать или похвастаться?
Юстас понял. Надо хотя бы слегка притворяться, подражая героям книг или кинофильмов, нацепить печальную маску или изображать «непонятого». Его незыблемый принцип — никогда не лгать, который вдолбила ему мать и который позже самостоятельно усвоил, теперь мог сделаться препятствием. Санаторий с его установленными порядками — слишком замкнутое пространство, где нельзя надеяться на спасительные перемены. Следовало воспользоваться собственными находчивостью и фантазией, не повторяться, а самое страшное — не наскучить друг другу.
В гимнастическом зале девочки делали зарядку сразу же после мальчиков. Вместо того чтобы со всеми отправиться после зарядки в душевую, Юстас в то утро выскочил во двор в одной пижаме и тапочках. Встал напротив освещенных окон гимнастического зала на первом этаже, разделся до половины и принялся усердно, сжав зубы, растирать снегом тощую грудь. Это не было так страшно, как он думал. После первых энергичных движений ему даже понравилось, когда по рукам и плечам побежал жар. Совсем приятно сделалось после того, как растер снегом лицо и уши.
Через широкие окна зала на снег падали четкие прямоугольники света, Юстас знал, что его прекрасно видят, но теперь ему не было до этого дела. Он фыркал, поплевывал и чувствовал, как коченеют в тапочках босые ноги. Не раздумывая, скинул тапочки и стал шумно постукивать ими одной о другую, словно вытряхивал снег.
— Ну-ка марш в помещение! — услышал за спиной сердитый голос воспитательницы.
Закутавшись в шерстяную шаль, в зимнем пальто, наброшенном поверх белого халата, воспитательница Вилунене с ужасом смотрела на него. Юстас попытался улыбнуться, с нарочитой медлительностью (ведь
они видят!) надел тапочки, застегнул пижамную курточку, подвигал плечами.
— Решил закаляться...
— Кто тебе позволил?! — набросилась на него в коридоре эта низкорослая криворотая женщина.— Посоветовался с кем-нибудь? Кто должен за тебя отвечать?
— Везде об этом пишут,— равнодушно пробурчал Юстас. Теперь он и вправду чувствовал себя крепким и здоровым, ему было немного жаль эту исходящую злостью бабенку.
— Где ты это вычитал? — остановилась как вкопанная Вилунене.— Староста группы, а какой показываешь пример! Подожди! — вдруг с силой сжала ему локоть.— А может, просто хотел показаться перед кем- нибудь?
— Уже говорил — для здоровья,— тоскливо понурившись, сказал Юстас.
— Смотри мне в глаза! — прикрикнула Вилунене.— Что с тобой произошло, кто на тебя так влияет, портит?
—• Никто,— поспешно заверил Юстас.— Я сам.
— Не думай, что мы ничего не видим,— тихо и спокойно произнесла женщина.— Нам все видно.
— Я могу пойти переодеться? — спросил Юстас.
— Ступай. Погоди. В субботу кино смотреть не будешь, ты провинился и останешься в палате. И чтобы это было в первый и последний раз. Понял?
Из гимнастического зала с веселым щебетом высыпали девочки. Все любопытно поглядывали на них, торопливо поднимаясь по деревянной лестнице, до завтрака надо было еще заправить кровати и красиво причесаться. Нина в яркой красной пижаме, которая ей очень шла, замедлила шаг и вскинула большой палец.
Однако Вилунене и это заметила.
— Иваницкая! — строго одернула.— Смотри, как бы нос не вытянулся.
Нина показала язык и запрыгала наверх через две ступеньки. Юстас просветлевшими глазами проводил гибкую фигурку.
— Тебе отчего-то весело?— Сверлящий, полный подозрения взгляд воспитательницы все не отрывался от его лица.
— Мне грустно,— гася улыбку, проговорил Юстас.— Весь персонал в санатории — сплошь женщины. Были бы мужчины — может, поняли меня и поддержали.
— Вы только подумайте...— всплеснула руками Вилунене.— Ну что ты скажешь... Ни прибавить, ни отнять. Что ты скажешь...
— Говорю, как есть,— передернул плечами Юстас.
— Ступай в палату,— с тем же удивлением в голосе приказала воспитательница.— И не забудь, о чем говорила.
После завтрака, когда Юстас с Ниной обменялись привычным рукопожатием, глаза девочки светились.
— Что тебе за это будет? — шепотом спросила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65