Скорее бы антракт! Кажется, он впервые за много лет поддался порыву. Внезапно возникшая решимость не проходит — ну и что с того, что Дайна сама его нашла, ну и что, что у нее двое детей, надо один раз окунуться с головой в жизнь, без всякой опаски, прикидок, ни с чем не считаясь, даже с мудрыми советами. Риск? Пусть будет так, эта женщина именно такая, какая ему нужна, какой, быть может, уже не суждено больше встретить.
В зале вспыхивает свет, Юстас, плотно стиснув челюсти, встает, осторожно касаясь Дайниного локтя, и тихо спрашивает:
— Выпьем по бокалу шампанского?
Дайна нерешительно пожимает обнаженными плечами, но, заметив, как напряжен Юстас, соглашается:
— Хорошо. Здесь довольно прохладно.
В фойе им удается кое-как пробраться к овальному
бару, Юстас, морщась, залпом выпивает полбокала нелюбимого пенящегося напитка и наконец произносит:
— Пришло время поговорить нам серьезно, Дайна.
Дайна с удивлением вскидывает на него глаза, озирается.
— Разве здесь место для серьезных разговоров? Столько вокруг народу.
— Не волнуйся, они ничего не поймут.
— Могу и я не понять.
— Поймешь. Выпей шампанское, мы пересядем куда-нибудь в уголок и сможем мирно потолковать.
Дайна пьет не торопясь, словно сомневается в чем-то; Юстас нетерпеливым взором пробегает по фойе, где группами гуляют зрители, и вдруг остолбеневает. Возле самого окна, сквозь которое прекрасно видна панорама вечернего города, настолько оно большое, беседуют две женщины; одна из них с красивыми полными руками, с желтыми, как воск, волосами, временами, не стесняясь, громко хохочет, такой смех трудно забыть, и Юстас узнает — Нину. На ней длинное темно- зеленое платье, она сдержанно жестикулирует зажатой в руке программкой, стоит вполоборота к Юстасу, но он все равно узнает овал ее ничуть не изменившегося лица, трепещущую на губах улыбку.
— Подожди меня здесь немного...— запинаясь бормочет он Дайне,— мне необходимо... я сейчас...
Оставив удивленную Дайну возле бара, Юстас почти стремглав подлетает к беседующим женщинам и говорит громче, нежели принято:
— Добрый вечер, Нина.
Все еще улыбаясь, она грациозно поворачивает голову в его сторону, глаза слегка прищурены.
— Юстас? — произносит, почти не удивляясь.
— Да,— он по-детски кивает.— Ты здесь, в Вильнюсе?
— Да, я тут живу,— опять смеется Нина, словно выкинула забавный фокус.— Уже пять лет. Сын у меня.
— Поздравляю. Ты прекрасно говоришь по-литовски.
— У меня муж литовец.
— Вот как...— Спазм горькой обиды перехватывает ему горло.— И вправду удивительны эти жизненные повороты... А где ты работаешь?
— На комбинате бытового обслуживания, ремонтирую телевизоры.— В ее глазах вспыхивает защитная ирония.— Ничего героического, не так ли?
— Наоборот,— как можно оживленнее произносит Юстас.— Это нелегкая работа даже для мужчины. Хотелось бы поглядеть на твоего сына. Наверное, похож на тебя?
— Нет. Он точная копия своего отца.
— А-а,— несколько разочарованно откликается Юстас.— Чаще так и бывает. Может, когда и приведется увидеть на прогулке. В Вильнюсе люди часто встречаются.
— Да,— подтверждает Нина,— раз в пять лет.
Громко заливается звонок, возвещая конец перерыва. Юстас торопливо пожимает ей руку:
— Счастливо, Нина. Рад был тебя видеть.
— Для меня это тоже была приятная неожиданность.
Юстас бросается к бару, а собеседница Нины, которая все это время стояла отвернувшись деликатно к окну, глазами спрашивает, кто это.
— Герой моего детского романа,— неохотно поясняет Нина.
Странно немного, на ходу думает Юстас, она даже не поинтересовалась, женат ли я, где и кем работаю, как вообще живу. Правда, расспрашивал я сам, да и времени было в обрез... Но эта мысль его слегка ранит, даже самому странно, что встреча с Ниной возвращает опять в прошлое, в далекое-далекое детство, где он когда-то уже был отвергнут с таким же равнодушием,— ему еще трудно сориентироваться сразу, Юстас озабоченным взглядом высматривает Дайну, которой собирался сказать свое решение; после разговора с Ниной он бы держался свободно и естественно, однако, увы, ни возле бара, ни в фойе Дайны не видно. Юстас поспешно направляется в зал, издалека замечает пустые кресла, разволновавшись, мчится в гардероб, там ни живой души, опять возвращается в зал, где уже гаснет свет, и, заняв свое место, принимается ждать. Может, Дайна пошла позвонить домой, узнать, как там дети, и немного опоздает, это вполне логично, успокаивает себя Юстас. Однако действие перевалило за половину, а кресло Дайны по-прежнему пустует. И это пустующее место, эта зияющая пустота начинает представляться Юстасу
символом его одиночества, приводит в отчаяние. Не выдержав, Юстас поднимается и, согнувшись, провожаемый недовольным шепотком, пробирается через весь ряд к выходу.
В вестибюле никого, только две гардеробщицы с любопытством наблюдают, как Юстас возле телефона-автомата лихорадочно роется в карманах в поисках мелких монет.
— Слушаю,— раздается тусклый Дайнин голос.
— Это я, Юстас,— выпаливает как из пушки,— прости, я поступил по-свински...
— Я не желаю с вами разговаривать,— отвечает Дайна, но трубку не кладет.
— Ты должна понять, я все тебе объясню, когда увидимся. А теперь только два слова! Мне нужно тебе сказать что-то очень важное.
— Меня это не интересует. Свои важные дела решайте, пожалуйста, самостоятельно.
— Это касается нас обоих!
— Не стоит об этом.
— Дайна! — торопливо выкрикивает Юстас.— Я был последним трусом и ничтожеством. Ты слышишь? А теперь я прошу тебя — разводись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65