— Теперь нас сбросят в него, если мы останемся здесь, — резко возразил Буабертелло.Пюизе, сытый по горло спорами с Д’Эрвийи, хранил равнодушное молчание. Д’Эрвийи сам обратился к нему:— Вы не высказываете своего мнения.— Неужели оно вас интересует? — саркастически проговорил граф, словно пробудившись. — Неужели в нем есть необходимость? — он пожал плечами. — Положение должно быть ясно даже вам. Либо нас сбросят в море, как вы только что слышали, либо мы выполним трудную задачу, которая была бы крайне проста всего неделю назад. Вот и весь выбор. Необходимо выступить и встретить Гоша, прежде чем он успеет соединиться с Умбертом.Д’Эрвийи в пространных выражениях высказал свое недовольство тоном и манерами Пюизе, после чего принял единственно возможное решение и на следующее утро возглавил движение полков «Людовики Франции» и «Верные трону».С развевающимися знаменами, под бой барабанов они двигались, образуя передовой отряд армии, флангами которой служили десять тысяч шуанов под командованием Тэнтеньяка и Вобана. Но не дойдя до Плоэрмеля, Д'Эрвийи получил сообщение о том, что объединение Гоша и Умберта свершилось, и, к ярости шуанов, тотчас же приказал отступить без единого выстрела.Пюизе с Кадудалем и Буабертелло выстраивал резерв для поддержания основных сил, когда с высот Карнака увидел возвращение эмигрантских полков, по-прежнему марширующих с той восхитительной военной четкостью и точностью, которая была источником гордости их недалекого командующего. Пюизе охватил неописуемый ужас, Кадудаля — неукротимый гнев.— Почему, — заорал шуан, — море не поглотило это чудовище до того, как он высадился на Киброне, чтобы погубить нас? Боже милосердный! Да он не только дурак, но и трус!Немного позже к ним подошел разъяренный Вобан.— Что это за человек? Трус или предатель?И он сердито потребовал, чтобы Д’Эрвийи был отдан под трибунал за государственную измену.Когда же наконец появился сам Д’Эрвийи, было заметно, что спеси в нем, по меньшей мере, поубавилось.— Мы прибыли слишком поздно, — объявил он.— Слишком поздно? — презрительно бросил ему Пюизе. — Умереть никогда не поздно. Но вы всегда подводили смерть. И сейчас подвели.Задетый упреком Пюизе, Д’Эрвийи обрел былую решительность, а с нею и упрямство. Он заявил, что бесполезно советовать ему продолжать выступление и убеждать, что при создавшемся положении не остается иного выхода, нежели немедленно вступить в бой с армией Гоша. Возможно, на стороне республиканцев и есть незначительное численное превосходство, но он отказывается принять в расчет уверения Пюизе и его лейтенантов в том, что боевые качества шуанов его сбалансируют. Их шуаны — сборище бандитов, понятия не имеющих о правилах ведения боя, — произвели на него самое неблагоприятное впечатление.Чем дальше он говорил, тем больше проявлялось в его словах и манере держаться его обычное высокомерие. Вчерашние споры был начисто забыты. Теперь он настаивал, что был прав, оставаясь вблизи моря и не желая выступать до прибытия подкрепления из Англии. Он сожалел о минутной слабости, из-за которой, вопреки здравому смыслу, уступил их уговорам. Но это не повторится. Он знает, что делает. И не позволит дилетантам учить его военному искусству. Он укрепится в Пентьевре и будет ждать республиканцев там.Д’Эрвийи так и поступил, и в результате менее через неделю Гош смог написать в Конвент: «Англичане, эмигранты и шуаны заперты на полуострове Киброн, как крысы в ловушке».В донесении Гоша не было преувеличения. Он расположил свои батареи таким образом, что дюны скрывали их от пушек британского флота. Затем продольным огнем изгнал роялистов с ближайшей к материку части перешейка, после чего занял и укрепил траншеи, которые, пересекая перешеек, окончательно захлопнули ловушку, в которой оказались роялисты.Лишь после того, как республиканцы завершили операцию, Д’Эрвийи осознал, какая опасность нависла над его армией, хотя, возможно, и не понял, что ей грозит неминуемая гибель. Просветить его на сей счет пришлось Пюизе, что он и сделал в самых безжалостных выражениях, продиктованных яростью и отчаянием. Шуаны, окончательно разочарованные в тех, кого совсем недавно приветствовали как своих освободителей и в ком обнаружили только несостоятельность, начали дезертировать. Они сотнями переправлялись морем на неохраняемые участки берега и пробирались в родные места. Их рассказы, разлетаясь по провинции, гасили в людях последние искры монархического пыла, и тысячи тех самых крестьян, что в любую минуту были готовы взяться за оружие, возвращались на свои брошенные поля.В те дни отчаяния Пюизе изменился до неузнаваемости. Две недели тщетной борьбы с узурпатором сломили графа.От его сдержанной учтивости не осталось и следа, и, поскольку невидимую беду он сознавал столь же ясно, как видимую, он с несвойственной ему грубостью заставил Д’Эрвийи также осознать ее.— Мы брошены на морскую скалу во время прилива, — заявил Пюизе. — Вот куда привела нас ваша похвальба своими воинскими познаниями и проницательностью. Но, клянусь Богом, это пустяк по сравнению с совершенством, которое ваша армия демонстрирует на смотрах. Вы, полковник, прирожденный командующий для коробки оловянных солдатиков.Саркастичные упреки графа де Пюизе Д’Эрвийи принимал то смиренно, то с подчеркнутым высокомерием. Они обменивались оскорбительными замечаниями, и однажды в пылу ссоры рука Пюизе потянулась к шпаге. Но тут же опустилась.— Это может подождать, — сказал он. — Сейчас и без того есть чем заняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124