Не
успев почувствовать свирепость боя, пастух уже крутил над
головой меч, парируя удары и выжидая случая, чтобы ударить
самому.
Тарентинцы, как и все западные греки, высокие, сильные
наездники, норовили сокрушить противника сразу, одним выпадом.
Калхас извивался как змея, опасаясь, что сражавшийся позади него
Филипп падет и италийское железо вонзится ему в спину меж
пластин латной куртки. Но Филипп держался, а тяжелый меч пастуха
с легкостью отбрасывал тонкие жала тарентинцев.
- Эй-я! - клинок Калхаса разорвал руку одного из
италийцев от плеча до локтя.- На! - он переломил оружие
второго и заставил антигоновцев податься назад. Воинственное
безумие наконец охватило его.
- Вот так! - он сам бросил лошадь прямо в ряды
тарентинцев.
От ударов, которые в одно мгновение принял на себя щит, левая
рука онемела. Зато Калхас вонзил меч прямо в подбрюшину
ближайшего из неприятелей. Затем схватил его за шиворот и,
чувствуя в себе неописуемую силу, швырнул на остальных.
- И еще! - пастух резко развернул лошадь - так, чтобы
опять оказаться нос к носу с тарентинцами.
Казалось, что в его тело сейчас вонзится несколько клинков, но
Калхас нырнул влево, почти скрывшись за крупом коня. А едва
противники отклонились назад, устремился за ними - и его меч
опять окатила кровь.
Тарентинцы все равно убили бы пастуха. Варвары еще могли
отступить в священном ужасе перед Аресовым безумием. Но не
тарентинцы. Они собрались, стали хладнокровнее и решительнее.
Пелена упала с глаз Калхаса и он не увидел рядом с собой ни
сакаскинов, ни Филиппа. Только италийцы, чье оружие уже
рассекало его латную куртку.
Спасение было неожиданным, как и все в этом бою. Словно по
велению божества тарентинцы, опустив мечи, стали разворачивать
лошадей. Конь пастуха ни с того, ни с сего встал на дыбы и
прыгнул в сторону. Тут же что-то громадное, как гора и
бесформенное, как штормовой вал, пронеслось мимо него.
Хруст костей, стон отбрасываемых в стороны лошадей, вопли
оказавшихся под ногами слона людей заставили Калхаса замереть
без движения. Он увидел, как Гифасис обхватил хоботом
тарентинца, поднял его к небесам и шмякнул о землю, словно
муху. Погонщик по-царски восседал на его необъятной спине,
восторженно хохотал и махал Калхасу рукой. Мимо аркадянина,
осторожно обходя своих, потекли остальные слоны. Когда их стадо
кончилось, пастух обнаружил, что по пути сюда животные Эвдима
растоптали не менее полусотни антигоновцев.
- Ты жив? Благодарение небесам! - словно из-под земли
появился Филипп.- Как я тебя потерял их виду?!
- Не знаю. Я сам почти ничего не помню.- Калхас смотрел
на меч, покрытый обильной, густеющей на глазах кровью.
- Ого! - Филипп с пониманием поцокал языком.- Однако
тарентинцы потрепали нас изрядно... К счастью, здесь был всего
один их отряд.
Калхас оглядел поле и обнаружил, что большая часть сакаскинов,
опять собравшись в лаву, преследует тех, кто сумел уйти из-под
удара слонов.
- Славное дело! - Филипп указал в сторону
дороги.- Поскакали к Дотиму! Кажется, он тоже управился.
Пастух машинально направил лошадь вслед за военачальником. Руки
его мелко тряслись, и он не мог понять, от усталости это или от
облегчения.
* * *
Рассеявшиеся антигоновцы исчезли в пустыне, и слоны под
прикрытием отрядов Филиппа и Дотима прибыли в лагерь.
Славословия, которыми встретили их появление, были таковы,
словно между слонами шел закованный в цепи Фригиец. Не слушая
вождей, солдаты сбились гигантской толпой перед палаткой
стратега и долго возглашали ему здравницы, связывая сегодняшний
успех с предусмотрительностью Эвмена. Тому не сразу удалось
умерить восторженный пыл своей армии.
- Вина! . . Вина! . .- стали восклицать
некоторые воины.
- Никакого вина! - резко отвечал стратег.- Ни сегодня,
ни завтра! Антигон может попытаться воспользоваться нашей
радостью. Сегодня мы удвоим караулы. А завтра начнем укреплять
лагерь рвом и валом!
К удивлению Калхаса, солдаты восприняли слова Эвмена без
ворчания. Действительно, этой ночью никто не пил, а на следующий
день тысячи людей, сменяя каждую стражу друг друга, копали ров.
Работали без воодушевления - но работали-таки! Никогда
авторитет стратега еще не стоял так высоко, как после схватки за
слонов.
Между тем, последняя принесла Эвмену не только авторитет, но и
заботы. Антигоновцы выбили едва ли не половину погонщиков. Эвдим
срочно подбирал им замену среди своих индийцев, но на привыкание
слона к погонщику уходят месяцы, если не годы, а битва могла
произойти уже завтра. Стратег жаловался:
- У Антигона слонов было вдвое меньше, чем у нас. А теперь
он сравнялся с нами. Боюсь, новые погонщики не создадут ничего,
кроме сумятицы.
Тем не менее общее приподнятое настроение царило и в палатке
стратега. Даже Иероним преисполнился воинственным духом:
- Ты должен будешь остаться в лагере,- осаживал его
Эвмен.
- Наоборот! Я наконец должен быть рядом со
всеми! - возмущался историк.
- Когда ты здесь, я могу не беспокоиться о своей
семье,- объяснял стратег.- И, потом, твое дело - писать, а
не махать кусками железа.
Такие разговоры случались и перед прошлыми сражениями. Но теперь
Иероним был необычайно настойчив. Он своими глазами хотел видеть
конец Фригийца.
- Я не пускал бы за пределы лагеря и Калхаса,- улыбнулся
Эвмен.
- Ну уж нет! - пришла пора возмущаться пастуху.- Боги
молчат, подсказать я не могу ничего, так пусть от меня будет
хоть какой-то прок!
Он тоже хотел видеть конец Антигона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50