Я дошел до Пятой. Сел на автобус, проехал несколько остановок, потом вышел и оставшуюся часть пути шел пешком. Дом, где она жила, был кирпичный, четырехэтажный, построен перед войной. Пол в вестибюле выложен плиткой, кругом пальмы в кадках. Я сообщил привратнику свое имя, и он, прежде чем проводить меня к лифту, позвонил наверх по домофону и убедился, что меня действительно ждут Манеры его отличала какая-то нарочитая нейтральность, и я пришел к выводу, что он догадывается о профессии Ким и принимает меня за одного из ее клиентов. Я с трудом подавил смешок.Поднялся на двенадцатый этаж и подошел к ее двери. Она тут же распахнулась. На пороге стояла Ким — белокурые косы, синие глаза, широкие скулы... Точь-в-точь вырезанная из дерева статуя, украшавшая нос корабля каких-нибудь викингов.— О, Мэтт!.. — она потянулась обнять меня. Потом крепко прижалась, и на секунду я ощутил прикосновение ее упругих грудей и бедер и вдохнул знакомый острый аромат духов. — Мэтт... — повторила она, увлекая меня в комнату и захлопывая дверь. — Господи, как же я благодарна Элейн, что она вас рекомендовала! Знаете, кто вы? Вы мой герой!— Да что я такого сделал? Просто поговорил с человеком.— Что бы вы ни сделали, это сработало! Вот что важно. Присядьте, передохните немного. Выпить хотите?— Нет, благодарю.— Тогда кофе?— Кофе с удовольствием, если это вас не затруднит.— Да садитесь же! Кофе у меня только растворимый. Подойдет? Слишком уж я ленива, чтобы варить настоящий.Я сказал, что просто обожаю растворимый. Присел на диван и стал ждать, пока она приготовит. В гостиной было уютно. Мебели немного, но подобрана со вкусом. Из стереопроигрывателя лилась тихая джазовая музыка, соло на фортепьяно. Угольно-черная кошка высунула из-за дивана любопытную мордочку и уставилась на меня, затем исчезла.На низеньком столике лежали свежие журналы — «Пипл», «ТВ гайд», «Космополитом», «Нэчурел хистори». На стене над проигрывателем висела афиша двухгодичной давности, анонсирующая концерт группы «Хоппер» в Уитни. Пара африканских масок украшала другую стену. В центре комнаты на светлом дубовом паркете лежал скандинавский ковер сине-зеленого тона с абстрактным рисунком из сплошных зигзагов.Она вернулась с кофе, и я сказал, что у нее прекрасная квартира. Она ответила, что хотела бы оставить ее за собой.— И знаете, — добавила она, — в каком-то смысле даже лучше, что это невозможно. Просто если я останусь здесь, будут приходить люди. Ну, вы понимаете. Мужчины...— Понимаю.— К тому же здесь нет ни одной по-настоящему моей вещи. Разве что афиша, ее я выбрала сама. Когда-то я ходила на этот концерт, и потом она мне просто очень понравилась. Видите, как художник изобразил здесь одиночество? Люди как бы вместе — и в то же время смотрят в разные стороны. Она просто потрясла меня, эта картинка!— Где собираетесь жить?— Найду какое-нибудь местечко посимпатичней. — В голосе ее звучала уверенность. Она устроилась на диване рядом со мной, подвернув под себя длинную ногу, поставила чашечку с кофе на колено другой. Те же винного цвета джинсы, в которых она появилась у «Армстронга», и лимонно-желтый свитер. Под свитером, похоже, ничего больше не было. Ступни босые, с тщательным педикюром, красно-коричневый лак, как и на пальцах рук. Еще были шлепанцы, но она сбросила их прежде, чем уселась на диван.Я любовался цветом ее глаз, мерцанием зеленого квадратного камня в кольце. Затем перевел взгляд на ковер. Казалось, что кто-то, увидев эти две краски, перемешал их и разбрызгал по ковру.Она подула на кофе, отпила глоток и, перегнувшись, поставила чашку на журнальный столик. Сигареты лежали там же, она взяла одну и закурила. А потом сказала:— Не знаю, что вы наговорили Чансу, но, кажется, это произвело на него впечатление.— Сам не пойму, как это мне удалось.— Он позвонил сегодня утром. Предупредил, что зайдет. А когда появился, дверь была на цепочке. Но я сразу почему-то почувствовала, что мне нечего бояться. Ну, знаете, как люди интуитивно чувствуют некоторые вещи.Уж кто-кто, а я знал. Бостонскому Душителю было незачем взламывать двери. Все его жертвы всегда впускали его сами.Изящно округлив губы, она выпустила длинную, тонкую струйку дыма.— Он был очень мил. Сказал, что не понимал, насколько я несчастна, и что вовсе не собирается удерживать меня против воли. И даже, кажется, обиделся, что я думала о нем дурно. И знаете, еще что? Он заставил меня почувствовать себя виноватой. Заставил думать, что я совершаю страшную ошибку, лишаюсь чего-то очень ценного и скоро пожалею об этом и что уже никогда не смогу вернуться. Он так и сказал: «Ты ведь знаешь, я никогда не беру девушек обратно». И я подумала: «Боже, что же я делаю, ведь я сожгла все мосты!» Можете себе представить?— Могу.— О, он такой артист! Представил все в таком свете, словно я теряю ценнейшую работу и лишаюсь тем самым всякой надежды на пенсию. Вот умора!— И когда вы должны съехать?— Он сказал, к концу месяца. Но, может, и раньше соберусь. Да мне и собирать-то особенно нечего! Мебель не моя... Только шмотки, пластинки да еще вот эту афишу заберу. Впрочем, пусть себе висит. Мне не нужны воспоминания.Я отпил еще глоток. На мой вкус, кофе оказался слабоватым. Соло па фортепьяно закончилось, теперь играло джазовое трио. Она сказала, что я произвел на Чанса большое впечатление.— Он все допытывался, откуда я вас знаю, — продолжала она. — А я напустила туману. Сказала, что вы приятель одного знакомого. А он тогда заявил, что нанимать вас не было нужды, что мне надо было самой поговорить с ним, вот и все.— Возможно, он прав.— Возможно. Но лично мне так не кажется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102