— не выдержал Ника, выведенный из себя мечтательной улыбкой Аркадия Сергеевича. — Подозрительный иммигрант из подозрительной страны с богатством подозрительного происхождения!
Сивуха хитро взглянул на него.
— А вот тут вы ошибаетесь. Я им всем очень даже сдался. Не из-за депутатства, конечно, которому грош цена и от которого я откажусь. Не из-за денег. А из-за Федора Михайловича. Вы извините, но пока вы тут играли в казаки-разбойники, третью часть рукописи из вашего офиса мы забрали. Четвёртую раздобыл Олег. Значит, вся повесть в сборе. Я владею культурно-историческим сокровищем.
— Да что с того? Ну, продадите вы манускрипт на аукционе. Прибавьте к этому какие-то деньги за первую публикацию — и всё.
— Не продам. — Аркадий Сергеевич взял с сиденья портфель и открыл его. — Я буду издавать повесть сам, буду продавать права во все страны, буду давать интервью, вести переговоры об экранизациях и театральных постановках. Это же мировая сенсация, вне зависимости от литературных достоинств произведения. А когда умру, правопреемником станет Олег. Наше имя станет неразрывно связано с именем Федора Михайловича. Видите ли, Николай Александрович, когда я показывал вам документы, один, самый ценный, приберёг. Вот, почитайте-ка. Это распечатка, оригинал я храню в сейфе.
Он протянул Николасу какой-то листок.
УСЛОВИЕ, ЗАКЛЮЧЁННОЕ МЕЖДУ КУПЦОМ 2 ГИЛЬДИИ Ф.Т.СТЕЛЛОВСКИМ И ОТСТАВНЫМ ПОДПОРУЧИКОМ Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ
С-Петербург, тысяча восемьсот шестьдесят пятого года, августа 15 дня.
Я, нижеподписавшийся подпоручик Федор Михайлович Достоевский, заключил настоящее Условие с купцом Фёдором Тимофеевичем Стелловским в том, что Достоевский собственное своё сочинение под заглавием «Теорийка» продал ему, Стелловскому, за аванс в сто семьдесят пять риксталеров с последующей по издании уплатою в семь тысяч рублей серебром на вечное время с переходом права издания и всех прочих прав к наследникам Стелловского.
К сему условию с-петербургский 2 гильдии купец Федор Тимофеев Стелловский руку приложил.
/Подпись/
К сему условию отставной поручик Федор Михайлов Достоевский руку приложил.
/Подпись/
Составлено 1865 года, августа, первого дня в СПБурге в конторе маклера Б.Г. Брандта и подписано Ф.Т.Стелловским тогда же, а Ф.М. Достоевским в Висбадене того же месяца 15 дня в присутствии свидетелей коллежского советника Ивана Пантелеевича Суркова и его камердинера мещанина Прохора Савельевича Леонтьева.
/Подписи/
В маклерскую книгу под № 49 вписано.
/Подпись маклера/
— Документ интересный, но что это меняет? — пожал плечами Николас. — Авторские права сразу после первой публикации будут принадлежать всему человечеству. Не станут с вами общаться ни продюсеры, ни режиссёры, ни издатели. Зачем?
Улыбка Аркадия Сергеевича стала ещё шире.
— То, что Морозов отнёс свою находку сначала к коллекционеру автографов, потом к литературному агенту, потом к издателю, понятно. Но разве вас не удивило, что затем он обратился ко мне? Какое отношение депутат и портфельный инвестор имеет к Достоевскому? Эх вы, мастер дедукции. На всякого мудреца довольно простоты. — Сивуха рассмеялся. — Просто, когда Морозов в очередной раз перечитал это завещание, ему пришла в голову идейка получше. «С переходом права издания и всех прочих прав к наследникам Стелловского» — так сказано в «Условии». Морозов выяснил, какое потомство оставил Федор Тимофеевич Стелловский. И оказалось… Ну-ка, отгадчик ребусов, а?
— Не может быть! — пролепетал Ника.
— Да, Николай Александрович, да. По отцу-то я Сивуха Сивухой, но моя покойная матушка Октябрина Игнатьевна — урождённая Стелловская, родная правнучка Федора Тимофеевича, скончавшегося в сумасшедшем доме ровно сто тридцать лет тому назад. А я, стало быть, его праправнук и единственный наследник, поскольку иных потомков не обнаружено. В нашей семье к Федору Михайловичу всегда было особое отношение. Потому-то я и купил пресловутый «перстень Порфирия Петровича» — вдруг, действительно, тот самый? Ладно, черт с ним, с перстнем. В конце концов это всего лишь кусок золота с блестящим камешком. Зато рукопись у меня в руках. Знаете, я уже решил, что мы с Олегом возьмём двойную фамилию. «Сивуха-Стелловский» звучит вполне аристократично, не хуже, чем какой-нибудь «Миклуха-Маклай» или «Говоруха-Отрок». Срок владения авторским правом — 50 лет с момента первой публикации, так что хватит и на мой век, и на век Олежки.
В сотне метров, запертый в своём логове, ждал своей участи его кошмарный отпрыск, а депутат с блаженным видом разглагольствовал о том, как чудесно заживут они вдали от России.
— …В Америке приятно быть богатым, не то что у нас. У нас сидишь в какой-нибудь «Ванили», обедаешь, любуешься видом на чудесный храм — и вдруг увидишь за окном бомжа или нищую старуху, лягушачья ножка в горле-то и застрянет. А там все сыты, одеты, ухожены. Ну, машина у соседа попроще и дом поменьше. На психику это не особенно давит. У меня ещё многое впереди. Человек я не старый, нахожусь где-то в середине августа…
Заговаривается, дошло вдруг до Фандорина. От нервного шока.
— Какого ещё августа? Сивуха охотно объяснил:
— Это я сам придумал. Если человеческую жизнь уподобить одному году, получится, что мой возраст, пятьдесят лет, — это середина августа. Отличная пора. Время сбора урожая, а впереди ещё и золотая осень. Ну и про бабье лето не будем забывать, — подмигнул он. — Калифорния, Голливуд, модельки, старлетки…
— Вы что, боитесь идти к сыну? — перебил Николас. — Время тянете?
Улыбка на лице Аркадия Сергеевича из хитрой сделалась смущённой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65