Опомнившись, надворный советник кинулся вперёд с криком: «Не сметь!». Заметов следом, и тоже что-то кричал, но сам плохо понимал, что именно.
Первое, что увидел Александр Григорьевич, перевалив через порог довольно большой и чистой комнаты — сидящего у стола человека с бакенбардами. Он был весь как-то откинут на спинку, рот разинут, а глаза выпучены и противуестественным образом обращены кверху, словно человек пытался разглядеть что-то на собственном лбу.
А там было, что разглядывать. В месте, где начинаются волосы, прямо из черепа, тускло поблёскивая, торчал некий непонятный предмет. Как взглянул Александр Григорьевич на этот самый предмет, так и замер. От потрясения взор письмоводителя не то чтобы померк, но как-то странно сузился, будто у лошади с шорами на глазах, и по краям все расплывалось, терялось в темноте.
Думая об одном — как бы не упасть в обморок, Заметов с трудом сдвинул непослушный взгляд от жуткого предмета по тянувшейся в сторону гладкой, прямой линии и только теперь увидел убийцу. Тут зрение молодого человека наконец прояснилось, вид открылся ему полностью, и мозг кое-как совладал с временным параличом.
То был барин, которого они недавно видели на лестнице. Господин Свидригайлов, вот как его звали.
Глядя на ворвавшихся в комнату людей с удивлением, но безо всяких признаков испуга, преступник двинул рукой, выдёргивая своё орудие из раны, и оказалось, что трость заканчивается массивным бронзовым набалдашником: сфинкс, восседающий на прямоугольном постаменте. Нетрудно было перепутать след от этого постамента с отпечатком тупого конца маленького топорика.
Египетский истукан был мокр и поблёскивал, отчего Александра Григорьевича опять замутило. Хорошо хоть мертвец теперь повалился со стула на сторону и больше не наводил ужаса своими вытаращенными глазами.
— Вы-с? — пробормотал, обращаясь к Свидригайлову пристав, кажется, потрясённый не менее своего помощника.
В руке у Порфирия Петровича, стоявшего к убийце на шаг или два ближе, ходуном ходил револьвер.
— Я-с.
Бородатый человек насмешливо улыбнулся и сделал очень быстрое, почти неразличимое для взгляда движение: что-то свистнуло, мелькнуло в воздухе, и на руку пристава обрушился страшный, с хрустом удар трости. Револьвер полетел на пол, а сам надворный советник с воплем согнулся пополам, схватившись за перебитую кисть.
Тут Заметов вспомнил, что у него тоже есть оружие. Выставил дуло подальше вперёд, целя преступнику прямо в грудь, и спустил курок. Но выстрела не последовало.
— А взвести-то, взвести позабыли? — укоризненно молвил Свидригайлов, делая шажок к Александру Григорьевичу и занося своё ужасное орудие. — Только не посоветую. Это ведь неизвестно, кто скорей управится: вы с курком или я с моей палкой. Учитывая вашу неопытность и мой… навык, поставил бы на себя. Бросьте вы свой мушкетон, юноша, и уносите ноги. Вы мне не нужны, я против вас ничего не имею.
«Он прав!» — ударило Заметова. «Слегка опустить дуло, чтоб не кинулся, однако вовсе не бросать. Потом легонечко попятиться, убирая пистолет всё дальше. У двери повернуться, и со всех ног!». Главное, куда он теперь, Свидригайлов этот, денется? Полиция сыщет, для того специально обученные люди есть, настоящие орлы, не письмоводителям чета.
Это, значит, была первая мысль — исключительно разумная.
Вторая по сравнению с нею выглядела куцей и невнятной: «Вот он, экзамен».
Сглотнув слюну, которой ещё недавно во рту не было вовсе, а теперь прибывало все более и более, Александр Григорьевич взвёл курок.
Глава пятнадцатая
РУССКИЙ РАЗГОВОР
Боль была такая, что Порфирий Петрович несколько мгновений не только не мог ни о чем думать, но даже зажмурился и как бы оглох. Потому-то и не видал, как случилось страшное. Лишь ощутил словно некое колебание воздуха, да к ногам рухнуло что-то мягкое, тяжёлое.
Пристав, все ещё скрюченный в три погибели, открыл глаза. Прямо подле него, лицом вниз лежал Заметов, из его макушки, просачиваясь сквозь старательно напомаженный кок, лилась тёмная кровь, и по щели меж досок уж катился резвый ручеёк.
— Этого я не желал, — услышал Порфирий Петрович голос, звучавший откуда-то издалека. — Взвёл все-таки, надо же.
Кости на руке были сломаны, это надворный советник чувствовал, но боль утратила остроту, сменилась странным онемением.
Пристав разогнулся и посмотрел на ужасного человека, помахивавшего окровавленной тростью.
— Жалко мальчишку, — сокрушённо молвил Свидригайлов и прибавил нечто в высшей степени странное. — Это мне безусловно в минус.
Убийца! — прошептал Порфирий Петрович, ибо ничего иного в этот миг сказать не надумал, а к тому же был уверен, что сфинкс сейчас обрушится на его собственную ошалевшую от быстроты событий голову.
— Утверждение в данных обстоятельствах вполне бесспорное. — Свидригайлов деревянно рассмеялся. — Да вы, может быть, вздумали, что я и вас…? Напрасно. И мальчика-то не следовало. Это меня инстинкт самосохранения попутал. Право, лучше б я дал ему пальнуть.
Он ловко повращал трость двумя пальцами и уселся на стул, где недавно ещё находился Лужин. Рукою в перстнях небрежно отодвинул пачку кредиток, опёрся о стол локтем и зевнул.
— Я не понимаю… — с трудом произнёс пристав, уразумев лишь одно — что жизнь его по какой-то причине в сию минуту ещё не заканчивается.
— Вы кто? Полицейский? — с любопытством разглядывал его преступник. — Я, например, Свидригайлов, Аркадий Иванович, отставной корнет и рязанский помещик. А как вас звать?
— Федорин, Порфирий Петрович, — ответил надворный советник, да ещё преглупо поклонился, словно при самом обычном знакомстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65