- Давайте пить кофе, молодой человек. Я вам покрепче налил. Не возражаете?
- Спасибо.
- Пейте, на меня не смотрите. Сердце у меня не терпит, когда его подталкивают.
Прошло еще не меньше пяти минут, прежде чем Клаус произнес очередную фразу.
- Значит, вы всего лишь курьер? И что будете везти, не знаете?
- Меня это не интересует.
- Конечно, конечно. Только вот ведь в чем дело: у меня нет того, что вас не интересует. - Он нахмурился, но в то же время выпуклые глаза его насмешливо блеснули. - Но если вы приедете завтра...
- Не могу. Завтра мой друг, который привез меня сюда, занят на работе.
- Можно приехать без него, поездом.
- Можно, конечно, - вздохнул Сергей. Не хотелось ему тратить на это еще и завтрашний день.
- Или, если хотите, переночуйте у меня.
- Мне надо посоветоваться.
- Посоветуйтесь.
Уходя, Сергей оглядывался, и всякий раз видел в окне Клауса, смотревшего ему вслед.
Нет, никто за ним не следил. Это Сергей установил точно, понаблюдав за уезжающей машиной Виктора и затем сделав изрядный крюк по улицам. Успокоившись, он начал подумывать о том, что вот сейчас хорошо бы отдохнуть на мягком диванчике Клауса в обнимку с хорошей бутылочкой, попялиться на заграничный телевизор. Замечательные вина есть в Германии, одни названия чего стоят. Например, "Liebfraumilch" - "Молочко любимой женщины". И он зашел по пути в небольшой магазинчик. Запомнившегося названия не оказалось, зато нашлось другое, "Bremenblumchen" - "Бременские цветочки". Сергей взял две бутылки, одну на стол, другую в кейс, про запас. И закуски кое-какой тоже купил: не навязываться же на полный пансион.
Клауса за это время будто подменили, каменный взгляд выпуклых глаз потеплел, а хмурое лицо осветилось улыбкой. Что-то изменилось за это время. Видимо, он успел куда-то позвонить, навести справки.
- Ну, так, молодой человек, что мы делаем сегодня вечером? - спросил он.
- Как вам угодно.
- Мне угодно пойти в театр. А вам?
В театр Сергею не хотелось. В Москве он давно уж никуда не ходил. Современное рвотное искусство отвадило от любви к театру: то мата наслушаешься, а то выскочит на сцену совершенно голый артист-недоносок. Но не обижать же хозяина отказом.
- Я бы с удовольствием...
- Вот и прекрасно!
И старый медлительный Клаус вдруг превратился в молодого шустрика. Бросился переодеваться и одновременно накрывать на стол.
- Поужинаем и пойдем. Я приготовлю, а вы пока посидите, посмотрите телевизор. Нет, лучше слушайте радио. - Он поставил перед Сергеем маленький транзисторный приемник. - Если любите музыку, не трогайте настройку. На этой волне все время звучат красивые мелодии.
Сергей включил громкость и заслушался. Звучали немецкие народные песни, веселые и печальные, но все красиво ритмичные. В Москве он ни разу не слышал по радио таких мелодий, там звучат в основном американские шлягеры, хриплые, дерганые, истеричные.
Он дотянулся до книжного стеллажа, взял первый попавшийся под руку альбом репродукций. Это оказался Каспар Давид Фридрих, о котором он знал немногое: пейзажист, певец печали, одиночества и малости человека перед безмерностью пространства и вечности. Что-то было у него общее с русским художником Константином Васильевым. Он собрался записать эту мысль, достал книжку-блокнот с надписью "Adjutant", но ничего не успел: Клаус позвал к столу.
И был чудный час с замечательным немецким вином, с прекрасными мелодиями, с всепонимающим Клаусом, общаться с которым доставляло удовольствие.
- Меня все спрашивают: что в России? А вы почему-то не спрашиваете.
- А я все знаю.
- Вы недавно были у нас?
- Зачем? Вы вот приехали и этим все сказали. Мы еще когда знали, что готовится в Советском Союзе. У вас там благодушествовали, а наши знали, собирали материалы.
- Толку-то что?
Сергей смутился, поняв, что проболтался. Говорил - простой курьер, а выходит - в курсе?
Клаус понимающе усмехнулся и опустил глаза.
- А теперь вам понадобились эти материалы. Нетрудно понять - зачем.
Сергей молчал, боясь еще что-нибудь сболтнуть.
- За ними придется далеко ехать. На юг Германии. В Штутгарт.
Сергей сразу подумал об Эмке. Позвонить бы ей, сказать, чтобы ждала...
Пристальный взгляд Клауса остудил.
- Почему вы заволновались? Извините за вопрос, но таково уж наше дело.
Сергей понял, что темнить не следует, не тот случай. Достал розовую визитку Эмки, протянул через стол. Клаус внимательно рассмотрел ее, даже понюхал.
- Я вас понимаю. Только визитку вы зря с собой носите.
- Почему?
И сам все понял, кивнул и, помедлив, постаравшись запомнить адрес и телефон Эмки, порвал розовый квадратик. Видно, лицо его выражало все, что он чувствовал в этот момент, потому что Клаус долго, с явным интересом смотрел на него. Потом вдруг рассмеялся.
- Я думаю, что театр поможет вам забыть об этой экзекуции.
Идти было недалеко, и они отправились пешком.
Белым зданием театра с красивыми колоннами у входа можно было залюбоваться. Но сейчас в Сергее жило нетерпение: завтра он поедет туда, где Эмка! Бремен и Росток - это успеется. Но сначала - к Эмке.
И спектакль тоже его не интересовал. Хотя был он прелюбопытный. Пьеса некоего Фасбиндера "Мусор, город и смерть", в которой группа евреев занималась строительной аферой. Именно евреев, что и удивляло, поскольку принято считать, что немцы должны сто лет испытывать перед евреями коллективную вину. В программке прямо написано, что главный герой, он же главный паук, - богатый еврей, жадный до денег, похотливый и бесцеремонный. И фразы со сцены такие, из-за которых московские демократы впали бы в коллективную истерику.
Сергей косился на Клауса, ловил его заинтересованные взгляды и думал, что совсем не случайно они оказались сейчас в театре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84